Хаген Альварсон - Девятый Замок

Камень в навершии жезла Дейраха лопнул, как насыщенный кровью гнойник, струи огня и тумана брызнули во все стороны. Тени мчались к телам поверженных воинов.

Тогда запел Корд'аэн, отбивая ритм опалённым посохом.

Но жрецы Золотой Ветви воздели руки к небу. И небо откликнулось алым огнём.

Тогда Корд'аэн обратился к Великой Матери.

Дэор склонился над Эльри и сшивал ему рану крючком и ниткой, что нашёл в сумке Корда, поливая всё это красное смердящее безобразие едкой пахучей жидкостью. Эльри вначале орал, потом впал в забытье. Я не мог на это смотреть, да и толку от меня было бы, как всегда, немного. Поэтому заметил, как один из павших ормингов встал и пошёл к нам. Но… это был не орминг. Это была моя Митрун.

— Снорри, отойди. Я должна передать что-то твоему другу.

Я ничего ей не сказал. Я ударил её мечем Рольфа Ингварсона. Сказки говорят нам, что с подобными созданиями нельзя говорить. Тело рассыпалось, а голова произнесла:

— Ты об этом пожалеешь.

А то я не знаю…

Эльри дёрнулся. Открыл глаза. Дэор мрачно предупредил:

— Молчи и не рыпайся. Твои дела плохи как никогда.

— Троллю в зад, — учтиво отвечал Эльри. — Поверишь или нет, однажды было хуже.

— Врёшь, — улыбнулся Дэор. — Держись, Бродяга. Держись.

Эльри держался.

Потому что он не видел, как вставали с земли поверженные орминги. Но ормингами они не выглядели.

Ко мне шли мои соплеменники. Не те, что стояли на стенах Норгарда в его последний час. Те, что тогда ушли. Этер Хольд и его слуги: Агни, Хёгни и Трор. Альдерман Свен Свенсон со своими хирдманами во главе с Грамом Гримсоном. Старики Альвар и Фундин. Хейда, дочь Хедина с подружками, и её возлюбленный Тервин. Эрвальд, что вызывал меня на поединок за Митрун. Эгги, которому я пересчитал ребра. Кто-то ещё.

То была глупая шутка. Глупая и злая. Орминги или норинги — теперь для меня это имело немного значения. Свои? Родичи? Никогда не любил ни Свенсона, ни его клику. Никогда не уважал Этера. Мне не жалко его слуг. Мне не жалко Хейду и её ненаглядного Тервина, хотя некогда я нёс его с разбитым лицом из трактира. Но я видел слишком много крови, чтобы теперь об этом беспокоиться. На Эгги и Эрвальда я даже не глянул, располосовал их Рольфовым мечем. Перед стариками задержался.

— Ты устал, Снорри, — сказал Фундин. — Присядь, отдохни.

— Я не устал, — свинцовые губы обронили слова, связывая мне руки, но на удар меня хватило. И на второй тоже. Альвар прошептал:

— Скоро ты убьёшь нас ещё раз.

А потом рассыпался в пыль.

А я стоял и плакал о том, чтобы здесь не объявились мои отец и мать. Ибо на них у меня рука не поднимется. Пока что не поднимется.

Боги услышали: этого не случилось.

А Дэор видел своих знакомых, я слышал его изумленный шёпот:

— Бьёрн? Менрик? Готлаф ярл? Эрвинд… Эрвинд, падаль!.. Эльнге? Фионнэ!?

Дэор кромсал тени ножом из зуба какого-то зверя, не веря своим глазам. Суровый витязь хотел вырвать их и выбросить прочь, отрезать себе уши, чтобы голоса не искушали его, но лишь колол и резал воспоминания, перебирая левой рукой оберег на шее — три сушеных волчьих ягоды. Перед ним застыла прекрасная дева с большими печальными глазами.

— Фионнэ… нет, нет…

Глупец! — хотел крикнуть я ему, — нельзя говорить с духами! Но он сцепил зубы, и стал похож на волка-оборотня, свирепого варга, и когда любимая наклонилась поцеловать его — он всадил ей нож в сердце.

— Так вот что ты выбрал сегодня, — грустно улыбнулась, растаивая, дева-альв.

…Вот мы стояли и тяжело дышали, и не смотрели друг другу в глаза. Мы видели нечто запретное. Но бой не кончился, нет! Ибо теперь нас окружили двойники наших боевых побратимов. И я не знал, смогу ли зарубить Борина, что шагал на меня со своим чёрным мечем. И Дэор не знал, сможет ли убить Дарина, который так и не простил ему оскорбительный нид. И ещё мы не знали, где тут наши братья, а где — двойники.

— Снорри, спина к спине, — Дэор спрятал свое оружие и взял секиру Эльри, он был бледен, а руки его дрожали. — Отбиваемся и не подпускаем близко. Сможешь?

— Ты главное разговоров с ними не заводи о выпивке и бабах.

— Тут говорить не о чём, — ухмыльнулся Дэор. — Эль дерьмо, девки шлюхи.

— Слышу речь мужа

И вновь звучала колдовская песнь, больше похожая теперь на молитву.

И Корд'аэн не выдержал, и упал, полумёртвый, и дыхание его стало штилем. Его взор погас, подернулся пёплом пожара, того пожара, что устроил он сам. И его песнь оборвалась. И рухнула в бездну, точно ослабшая птица.

И снова взвилась, расправила крылья, хоть и звучала теперь на другом языке.

Ибо то пел Борин сын Торина.

Корд'аэн поднял глаза. Свет возвращался в них. И было удивление, и радость.

— Я поступил верно, волшебник? — Борин наконец разжал кулаки.

— Прекрасно, скальд. Ты лучший из песнопевцев.

Воздух наполнился гудением. Сотни мух набросились на нас. Гнусы не кружились. Они просто отщипывали крохотный кусочек и растворялись во тьме. Нас мухи даже не задевали, нет. Они точно знали, где пожива. Через пару минут от двойников не осталось и следа.

Только павшие орминги на камнях…

Большая кошка и лиса расцепились. Финнгалк отошёл от побоища и поднялся в воздух. Женщина-рысь летела прочь, ибо у неё был дом, а дома ждали котята. Лиса, что была частью души Корд'аэна, взбежала ему по руке и прыгнула за шиворот. Тогда друид поднялся и трижды оглушительно хлопнул в ладони. Из Замка донеслись ответные хлопки. Дверги и Асклинг стояли на ногах, живые, хотя и не совсем целые. Эльри решительно отобрал у охотника свою секиру. Дэор тоже был будто бы в порядке.