Хаген Альварсон - Девятый Замок

Страна, а прежде всего — власть конунга.

Иное дело, что доселе никогда форгом не назначали чужака. Форгами иногда бывали женщины, ибо порою из жён законоведы получаются лучше мужей, но чтобы чужак из Верольд… Да своим же, двергам из других племён, и то не доверяли. Что заставило Исвальда-конунга совершить столь странный выбор?

Ужас — что могло заставить конунга?!

Грамота была подписана Исвальдом Свалльвиндсоном из рода Фьёрса. Печать тоже была королевской. Конечно, и то, и другое можно подделать. Но суровые бородатые дверги лишь молча переглянулись, и с тяжким вздохом отправились в Нижний Зал, в гулкой, мрачной тишине. Замыкал шествие Фрор. Он нёс Свартискёлле и бутыль мёду. Он же закрыл двери Зала, словно заживо похоронил их.

Круглая келья, где свет семи сольстайнов казался мертвенно-бледным. Круглый каменный стол, покрытый вековой пылью. Семь дубовых кресел, обшитых синим бархатом. Мастера окружили стол, Аллиэ наполнила чашу и пустила по кругу. Затем произнесла:

И лишь тогда братья заняли свои места. Аллиэ — прекрасная, как смерть в алых одеждах — стояла. Темны были её глаза, тяжек взор.

Взор, что подавлял и подчинял, как воля каменных предков.

И тогда началось то, чего Тидрек ждал, и боялся, и сердце бешено билось в груди, оглушая, словно хотело выскочить, взорваться огнём и крошевом камня, лишь бы прервать чёрное бесстыдное колдовство, надругательство…

Улаф сын Сигурда, старый ювелир в жёлтом кафтане, сказал:

— Я за то, чтобы Тидрек стал ингмастером.

И ничего больше.

Глорни Спорщик пожал мощными плечами, и поддержал старика.

Свен Эйксон, юноша с добрым щетинистым лицом и большими синими глазами, возразил:

— А что не ты, Улаф? Или не добрый мастер Хальгерд? Всё же вы старше, опытнее, мудрее…

— В том-то и дело, — Хальгерд сын Ингви усмехнулся в седую бороду, — у нас, в силу возраста и мудрости, найдутся занятия поважнее. Я отдаю голос за Тидрека. Вы с Сёльви ещё слишком юны, Глорни не рвется, а сын Хильда вполне созрел. С ними станут вести дела по чести.

А Сёльви Гьюкисон рассмеялся откровенно:

— Хэй, Свен, ты что, не понял — это конец! Тидрек, веди нас в бой!

Тидрек хотел вскочить и набить морду Сёльви. Да и Хальгерду — этот насмехался тонко, мастерски. Однако его сковала странная, внезапная слабость. Мир утратил резкость, поплыл, словно в бреду. Стало плевать на всё. Он молчал, да и не ждали от него слов. Аллиэ вновь наполнила Свартискёлле:

"…твою кровь!" — послышалось новому главе. Чаша обошла круг. Казалось, каждый в неё плюнул. Плюнул в глаза ингмастеру.

А потом Фрор открыл дверь, все молча встали и разошлись. Никто не требовал клятвы на кольце, в кругу факелов, клятву, которой ждали в своё время от Гельмира. Присягнуть той клятвой было великой честью для мастера. А Тидреку в ней отказали. У него не было чести.

Все ушли. Остались лишь мастер, чаша и Аллиэ.

— Ласточка прилетает завтра, — грустно улыбнулась чародейка, теребя кулончик-омелу. — Ничего не говори ей, мастер. Я же немедля отправляюсь на Альстей и выполню свою часть уговора. Если вдруг что-то пойдет не так — старый зов в силе.

— Скорей я сдохну, чем стану жечь омелу и звать вас на помощь, — фыркнул Тидрек. — Вы не предупреждали, что идол оживёт. Или вы не знали?..

— Мы не обещали.

— Он едва не убил меня.

— Очень жаль.

— …что не убил?

Аллиэ скрипнула зубами.

Тидрек усмехнулся — горько, как закат:

— А зачем вам, собственно, Свартискёлле? Это великая тайна? Хэ?

Аллиэ склонила голову вбок. Она стала похожа на рыжую кошку. На финнгалка.

— Зачем?.. Скоро начнется великий пир, пир богов, и мы должны вкушать из лучших тарелок и пить из лучших кубков. Чёрная Чаша подходит для такого дела.

— Забирай. Забирай и уходи прочь. И оставь Гельмира в покое. Дай ему жить, коль захочет.

Аллиэ спрятала кубок в кожаную котомку. Хищно улыбнулась.

— Зависит от того, раб он, слепец или мастер. Удачи, Хильдарсон.

Тидрек вздохнул. Мир катился в бездну, и тролли скалились во тьме.

— Заклинаю тебя всем, что тебе ещё дорого, Хильдарсон, — идол Гельмира, казалось, трясся, а страх владел его голосом, но живыми были глаза, — помоги!

— Заклинай сколь угодно, — с досадой проворчал Тидрек. — Что мне за дело. Зачем ты сюда вернулся? Нет моего желания отвечать на вопросы соседей и королевского суда!

Идол улыбнулся.

— Ты просто ворчишь, мастер. Ты же не слепой, ты же видишь, я хочу жить. Хочу жить! Я не знаю, кто я, но в небытие не вернусь! Меня пытались уничтожить — та ведьма, что привела меня к Гельмиру. Та, что была рядом, когда я ожил.

— Расскажи, — потребовал Тидрек.

Он шёл один во тьме, скрипя рейками. Эхо разносило скрип, точно вопли подземного чудовища. Пещеры кричали новое имя.

— Ты чудовище, — внушала ему тьма.

Он упрямо мотал головой:

— Я не чудовище! Не чудовище!..

Кто же ты? Просто идол? Просто пивной бочонок?

Может, ты — Гельмир Златобородый? Может, ты мастер?

— Нет, — сокрушался он. И шёл дальше.

Может, ты кукла для потешного представления? Слепой странствующий сказитель? Бесправный раб, рождённый в неволе?

Ответов не было. Ничего не было. У него не было ни родичей, ни даже предков. Не было друзей. Не состоял он ни в цехе, ни в гильдии, ни в братстве. Его просто не могло быть.

Внезапно он остановился, поражённый догадкой.

— Жизнь дана тебе в наказание. Прими же смерть как избавление!

Она появилась слева, в вихре пламени, и направила пламя на него. Страх оживил его. Он вскинул руки, и волшебная маска легла на лицо. Пламя прошло насквозь, не причинив вреда.

— О, быть может, ты — Тидрек Хильдарсон? — усмешка вышла мучительной, жестокой. — Не пытайся, не похож!

А ясеневый бочонок заглянул в воспоминания Тидрека. Ему предстала прекрасная Тиримо с эдельвейсом на обнаженной груди и кинжалом в руке. Он потянулся к ней, умоляя почти без надежды:

— Спаси…

И она явилась из чужих воспоминаний, холодная, как берега северных морей.

— Кто ты? — удивилась, глянув на бочонок. — Тот болван из Тидрекова жилища? И почему у тебя его лицо?..

— Отойди, — предупредила Аллиэ. — Я не хочу тебя задеть.

— Отойди сама, девчонка, — отрезала Тиримо. — Беги отсюда, играй с другими куклами, а эту не тронь!

Аллиэ бросила насмешливо:

— Ласточка… ты горишь.

Тиримо закричала. Она горела. Она каталась по полу, пытаясь сбить пламя, но жар окутал её прекрасным одеянием.

— Твои крылья в огне, — говорила, надвигаясь, Аллиэ. — Твоих птенцов съела рыжая кошка. Ты таешь, снежная королева, таешь, снегурочка, ибо даже в тебе есть нечто настоящее. Вернись в свой сон, и я, быть может, не возьму твою жизнь. Решайся, ты почти…