Ольга Голотвина - Тьма над Гильдией

Влетев в спальню Унсая, Охотник краем глаза заметил перепуганного Хиави, который прыгал на костылях по комнате в поисках убежища, и тут же кинулся к окну.

«Решетка от воров? А вот мы ее лапой!..»

Железные прутья выдержали, зато не выдержала деревянная рама и подоконник.

— Ты что собираешься?..

Хиави, оказавшийся за спиной, на окончил фразу. Со двора свистнула стрела. Шенги, уронив решетку на пол, шарахнулся в сторону. Рядом раздался вскрик. Обернувшись, Шенги увидел, как Хиави пытается удержаться на костылях, а в груди торчит древко болта.

Все это вместилось в несколько мгновений, а за дверью уже стучали сапоги стражников.

Раз под окном ждут — остается только драка!

Одним прыжком Шенги очутился у двери — как раз в тот миг, когда в комнату ворвался самый шустрый и самый глупый стражник. С разгону проскочил мимо «дичи», получил такую плюху, что перемахнул спальню и, чудом не налетев на Хиави, бессильно повис на обломках подоконника.

А Шенги уже обернулся к следующему — вцепился в него, как в крысу, ударил о стену, отшвырнул…

Расправа над двумя стражниками была быстрой. Шенги бил яростно и точно, оба противника даже не вскрикнули… только звуки ударов и стонущие всхлипывания Хиави… а в дверь уже сунулся третий, с мечом наготове.

Развернувшись к противнику, Охотник принял удар меча на лапу. Сталь скользнула по твердой чешуе, когти сомкнулись на запястье, сжали его, заставили выронить оружие. Левая рука вцепилась в волосы врага.

Еще миг — и этот стражник тоже врезался бы головой в стену… Но тут Шенги узнал того, кто отдавал приказы.

— А ну, назад! — рявкнул он «крысоловам», ворвавшимся в комнату. — Порешу командира, а вам отвечать!

Отвечать стражники явно не хотели, они шарахнулись прочь. Пленник покорно замер, не пытаясь вырваться. На всякий случай Шенги клацнул когтями у него перед глазами:

— Ты мне велел держать лапу на виду… так хорошо видно?

Ответа не было, да Охотник на него и не рассчитывал. Он перехватил заложника левой рукой за шиворот, чтобы удобнее было держать.

— Эй, «крысоловы», слушать меня! Сейчас прогуляетесь со мною до ворот. Там я видел сарайчик. Вот туда я вас всех и…

И тут со двора донесся громогласный, раскатистый, бесконечно родной голос:

— Эй, сынок! Шенги, эй! Где ты? Живой? Откликнись!

— Эге-ей, я здесь! — завопил Совиная Лапа.

Он окинул стражников свирепым взглядом — мол, не дурить! — подтащил безвольного пленника к окну и рывком, словно куклу, отшвырнул в сторону того «Крысолова», что все еще висел без сознания на подоконнике.

Во дворе озирались двое: Лауруш и незнакомый пожилой бородач в алом камзоле и с перевязью «крысолова» через плечо.

Глава Гильдии, увидев в окне бывшего ученика, радостно рявкнул:

— Сынок, спускайся! Я пригляжу, чтоб с тобою обошлись по совести!

Бородач басом поинтересовался:

— Эй, Охотник, ты там никого из моих героев не пришиб?

При звуках этого баса пленный десятник затрепыхался в руках Шенги.

— Вроде живы, — окинул взглядом комнату Совиная Лапа. — Один поймал стрелу, но это не ваш, да и не я его…

На Шенги навалилось облегчение, такое пронзительное, что закружилась голова.

А со двора неслось:

— Эй, «крысоловы»! Говорит начальник стражи. У меня королевский приказ. Если Совиная Лапа сдаст оружие — не трогать его, проводить во дворец живым и целым.

— Слышишь, сынок? — присоединил к басу свои раскаты Лауруш. — Отдай им оружие и выходи во двор. Король обещал разобраться толком в этой поганой истории!

Шенги прислонился к оконной раме и расхохотался. Громко, всласть, словно в жизни не слышал более смешной шутки.

— Сдать… оружие?.. — с трудом выговорил он в ошалевшую рожу пленника — и перевел безумно-веселый взгляд на стражников, которые настороженно притихли у двери. — Где вы у меня… видите… оружие? Лапу сдать… не согласен!..

Смех уплыл так же внезапно, как и нахлынул. Шенги с отвращением взглянул на свою добычу и сообщил:

— Вот командира вам верну с удовольствием!

Сильным толчком отправил пленника в сторону «крысоловов» (те подхватили десятника, не дали ему упасть) и крикнул в окно:

— Выхожу!

Огляделся. Только сейчас вспомнил о Хиави: тот сидел на полу, прижав руки к груди, сквозь пальцы текла кровь. Хиави медленно раскачивался, глядя перед собой вытаращенными глазами и тихо постанывая. От боли, видно, соображение потерял…

— Помогите ему — повелительно бросил Шенги. — Он пригодится королю живым.

Рябой стражник шагнул к раненому… и тут до него дошла нелепость ситуации:

— Мать твою на еловом пне… он еще и командует!

Шенги не обернулся на эти слова. Ровной походкой он направился к дверям. «Крысоловы» расступились, давая ему дорогу.

Из шестерых стражников, что вошли в дом вместе с Мрабишем, на ногах держались трое… ну, еще и сам десятник, который пришел в себя и поспешно начал отдавать приказы. Двое стражников остались в спальне, чтобы привести в чувство своих товарищей и заняться раненым. Сам Мрабиш вместе с третьим стражником последовал за Совиной Лапой. «Крысолову» некогда было предаваться мыслям о своем позоре. Надо было не спускать глаз с этого… этого… арестован он или не арестован…

А Шенги спускался по лестнице, не оглядываясь на стражников. Весь он был — как арбалет, который туго взвели, нацелили на врага… и вдруг сняли с прицельной канавки болт и вхолостую спустили тетиву.

Из трапезной Совиная Лапа вышел в полутемную прихожую, где со всех сторон торчали вычурные резные вешалки, не глядя протянул руку к своему плащу, дернул…

Плащ остался на месте. Шенги сердито дернул сильнее. Плащ удержался на вешалке так прочно, словно был прибит к ней гвоздями.

Вроде ерунда… но пустота и усталость в душе вдруг сменились злостью. Что за фокусы вытворяет Заплатка? Почему он, Шенги, должен на глазах у «крысоловов» устраивать танцы в чужой прихожей?!

Шенги рванул ткань изо всей силы. На этот раз плащ подался легко, словно сам спрыгнул в хозяйские руки… вместе с вешалкой.

В волне коричневого сукна глазам Охотника открылась темная, длиннопалая, чешуйчатая лапа.

Она была вырезана из очень темного, почти черного дерева. Размером и пропорциями она точно повторяла живую лапу, что держала ее сейчас. Вот только деревянные когти не отливали стальным блеском.

«Вешалка… просто вешалка, которую Унсай от нечего делать мастерил долгими зимними вечерами… Рабы наверняка видели ее по сто раз на дню, перестали замечать, им и в голову не пришло… о Безликие!»

Дайру ненавидел темноту… вернее, ненавидел свою беспомощность в ней. У него не было ни звериного нюха Нургидана, ни редкой интуиции Нитхи. Он был всего лишь слепым человеком, окруженным древними страхами. А что он не визжал от ужаса и не заставлял других нянчиться с собою… так ведь это само собой разумеется, разве может быть иначе?..