Юрий Ижевчанин - Прелюдия: Империя

— Прекрасно, мой мудрейший муж! Годы заседаний в Сенате отточили твой язык и твой ум! — и жена ласково поцеловала мужа, а тот свою мудрую и ненаглядную хозяйку дома.

Сенатор даже не заметил, что выболтал практически все содержание сверхсекретного обсуждения на Малом Совете. Не будь его жена действительно мудрая, это бы разнеслось по всему городу, назначенный канцлером консул всполошился бы, и некоторым сенаторам можно было бы даже потерять голову, а уж свободу и значительную часть имущества — наверняка.

Принц Крангор, получив через своего Учителя Суктраккита такое устное послание сенатора, призадумался. Он понял, что кое-кто в Линье не прочь видеть его в городе, и что сенатор среди таких. Так что задача взять Линью уже не представлялась столь невыполнимой. И он еще понял, что его личная задача, связанная с девушкой Ариньиссой, которую он никак не мог забыть, вполне решаема. Осталось только решить обе эти задачи наилучшим образом. Пока что о женитьбе принц и не думал, у знатного и благородного человека есть масса других способов добиться благосклонности девушки. А вот о городе он думал все больше и больше, тем более, что ему всегда нравилась Линья, в отличие от скучного Зоора.

Брунхильда вовсю занялась Аделью, попросив мужа пока что не вмешиваться, за исключением мимолетных благожелательных упоминаний о принце. Она стала расспрашивать дочь о том, как та, будучи еще двенадцатилетней девочкой, обучала принца линьинскому языку. Оказалось (но, впрочем, Брунхильда вычислила это уже давно), что принц полушутя-полусерьезно ухаживал за Аделью уже тогда. У Адели хранились его невинные подарочки, и мать постепенно пробудила в ней воспоминания о таком остроумном и обходительном принце. Все, что рассказывала дочь, мать поворачивала в такую сторону, что принц выглядел героем и сказочным принцем. Так что уже через несколько дней Адель чудом поймали, когда та пыталась сбежать из города.

Выяснилось, что наслушавшись героических баллад и начитавшись историй о женщинах и девушках-героинях, она вознамерилась прийти к принцу и своим очарованием заставить его снять осаду с родимого города. На вопрос матери, понимает ли она, что для этого скорее всего пришлось бы стать любовницей принца, дочь серьезно ответила, что, конечно, понимает. Но принц настолько милый и выдающийся, что такая жертва ради родного города была бы ей сладка втройне. Видимо, мать слишком быстро преуспела в том, чтобы разбудить у дочери чувство заочной влюбленности. Ей пришлось усилить надзор за дочкой и она стала думать, как, не выдавая тайных планов, показать Адели, что брак вполне реален. Но страшные события прервали этот процесс.

В этом мире способ борьбы с эпидемиями резко различался, если болезнь была не опасна для потомства (в первую очередь) и не очень смертоносна, и если болезнь не удовлетворяла этим критериям безвредности. В первом случае карантин, конечно, был. Больных лечили и, в общем, обходились с ними близко к тому, как в нашем мире. Во втором все было организовано намного более безжалостно и жестко, зато крайне эффективно.

Если начиналась эпидемия вредоносной болезни, устанавливался жесточайший карантин, а больных просто уничтожали на месте, за исключением тех, кого необходимо было постараться всеми силами сохранить, либо для кого семья оплачивала строгую изоляцию и лечение. Если семья пыталась скрыть больного, уничтожалась вся семья. Дурная венерическая болезнь, от которой покончил с собой Эстайор, признавалась вредоносной и эпидемической. Вредоносность была связана с ее побочными последствиями для потомства (видимо, это было что-то типа земного сифилиса). Правда, карантин в этом случае был менее строгим, и больных перед уничтожением расспрашивали, с кем они имели сношения, поскольку простой контакт с ними считался безвредным. Но даже тех, кого лечили, лишали возможности иметь детей.

Эту болезнь успели занести в Линью, и началась чистка в публичных домах, в тавернах, среди портовых шлюх, да и светских людей все это затронуло серьезно. Сам Суктраккит покончил с собой, ухитрившись по пьянке подхватить болезнь.

Такие события в городе вызвали сильное брожение в народе. Как всегда бывает в подобных случаях, валили и на больную голову, и на здоровую. Наместник-консул не осмеливался выходить из дома без сильной охраны. Словом, народ был подготовлен к смене власти.

В этой обстановке инициаторы переворота, среди которых был член Совета Трех и Совета Семи, склонили эти тайные советы к тому, чтобы объявить консула низложенным. Было проведено тайное заседание Сената, которое приняло то же решение. А затем принца впустили в город через потайную дверь, под прикрытием организованного им штурма одних из ворот. Консул-наместник был объявлен низложенным (специально для этого собрали народное собрание). Даже гарнизон его не поддержал, и флот перешел на сторону восставших. Когда консул попытался заявлять, что он не признает решения Сената и Народа, старейший из сенаторов поднялся на трибуну и задал три вопроса.

— Налагает ли кто-то из преторов вето на решение народа?

— Налагает ли кто-то из трибунов вето?

— Налагает ли кто-то свое жизненное вето?

— Ну что же, вето нет. Бывший консул, отдавай знаки отличия, иначе у тебя их отберут насильно и ликторы выгонят тебя из города палками.

После этого королевский наместник бесславно удалился.

Через неделю после взятия Линьи, когда эпидемия была официально объявлена законченной, состоялись выборы нового консула. Вначале народ выбрал открытым голосованием двенадцать выборщиков. Затем из них по жребию отобрали восемь. Эти восемь удалились в зал совещания и выбрали двенадцать новых выборщиков. Из них по жребию отобрали семь. Этих семь заперли в малом зале совещания, выдав каждому из них по хлебу, кувшину вина и кувшину воды. Они не имели права выходить, пока не придут к единогласному решению о кандидатуре консула. Приев хлеб и выпив вино, они рекомендовали консулом принца Крангора. Народ утвердил их решение. После этого выборщики образовали Совет Семи, следящий за консулом, чтобы тот не скатился в деспотию, и выбрали десять кандидатов, из которых тайным жребием был отобран Совет Трех, высший наблюдательный орган республики. Далее Сенат и Народ по рекомендации Малого Сената, Совета Семи и Совета Трех (от лица которого выступал секретарь, чтобы не рассекречивать его членов), приняли решение предоставить консульские полномочия принцу Крангору пожизненно, но лишив его права рекомендации преемника.

После торжественного вступления в должность нового консула состоялся большой государственный пир. По обычаю, на этом пиру танцевали только знатные особы, и он имел значение еще и ярмарки невест, одного из тех редких мест, где можно было невесте и жениху объявить о своем будущем браке по своему выбору, а не по выбору их семей.