Юрий Ижевчанин - Прелюдия: Империя

Вечерний прием был явно подготовлен на скорую руку. Но Эсса поняла основное: коренное изменение своего статуса и статуса мужа. Теперь он — имперская знаменитость, рыцарь, имеет титул и наследственное достоинство. Эсса оказалась в комнатке, где были собраны жены знати. Раньше она была в зале, где были жены именитых горожан и простых дворян. Сам пожилой принц Ансир деликатно осведомился о состоянии ее здоровья, пожелал родить доброго дворянина и хорошего запасного наследника Колинстринны, а потом еще и третьего сына, который может стать прекрасным воином и добыть еще одно поместье для их рода. Дамы-аристократки, выяснив, что Эсса знатного женского рода, приняли ее в свой круг, где были жены и возлюбленные принцев, жены и дочери баронов, а также высокородная гетера Кисса. Эссе пришлось туго: разговор в этом кругу был сплошь построен на недомолвках, цитатах из классических книг и поэзии, произносимых так фрагментарно, что восстановить их (а тем более их контекст и содержащийся них намек) мог лишь хорошо знающий классическую литературу и поэзию человек. Вежливость была безукоризненной, но за всем этим чувствовалось страшное напряжение. Эсса при своем уме избрала верный путь: она в основном скромно молчала, но, пользуясь совсем неплохим образованием, которое ей дала мать, пару раз сумела удачно ответить намеком на намек. Когда некая дама сказала: "Дух мой упавший" Эсса вспомнила стихотворение

Никто не сможет

Дух мой упавший поднять

Этою ночью.

Новой любовью

Мой кавалер увлечен.

и моментально отреагировала: "Значит, другою ночью" Дама иронически глянула на нее и сказала: "А если в лапах?" Эсса и здесь нашлась: "Тогда нежною лаской", вспомнив стихотворение

Милый печален:

В лапах соперницы злой

Сердце разбилось.

Нежною лаской

Сердце его возвращу.

Кисса сразу же заняла Эссу своим разговором, понимая, что дальше она не выдержит словесной дуэли и важно не испортить впечатление.

Для себя Эсса решила, что придется внимательно перечитать классические книги и священные тексты (из них цитат было меньше, но говорились они коротко и небрежно, как намеки на нечто тривиальное и общеизвестное, так что понять их было не легче, чем восстановить мелодию по четырем нотам из середины произведения). Тем более тяжело пришлось Эссе, так как она чувствовала, что многие намеки направлены на взаимоотношения ее мужа с Толтиссой и ее самой с принцем. Но даже расшифровать их было трудно, а отвечать невпопад не хотелось, поэтому она входила лишь в разговор на нейтральные темы.

Тор сидел в почетном конце пиршественного стола почти рядом с принцем. Здесь, в мужском обществе, разговор шел менее манерно и утонченно, и Тор в своем лаконичном стиле отвечал на вопросы о суде (сообразуясь с клятвой о неразглашении, которую он дал), о Сейме, и даже о Толтиссе и рабыне. Его спросили, что он желает: работать в мастерской и руководить городским ополчением, как Мастер, или собрать свой знаменный отряд и двинуться на передний край боев как рыцарь и владетель Колинстринны. Тор лаконично ответил, что он должен сначала понять, что изменилось за семь месяцев, а потом уже действовать.

Когда под полночь Тор с женой вернулись домой с приема, их экипаж встретили слуги, в том числе и Ангтун, которая стала помогать жене. Вспомнив, кто это такая, Эсса презрительно посмотрела на нее и процедила:

— Не прикасайся ко мне, позорная рабыня! Мне теперь придется проходить очищение.

— Не гневайся на нее, дорогая моя, — мягко сказал Тор. — Проклятие нечистоты снято с нее Патриархом и она им благословлена. Так что очищения не потребуется.

— Я не потерплю, чтобы ко мне или к членам моей семьи прикасалось столь низкое и преступное существо. Она будет обслуживать подмастерий и слуг, — жестко сказала Эсса.

— Ангтун, я приказываю тебе в хозяйственных вопросах во всем подчиняться моей жене.

— Повинуюсь всем твоим повелениям, мой хозяин, — промолвила Ангтун, смиренно потупившись.

Это ее поведение еще больше разгневало Эссу.

— Завтра утром придешь ко мне. Я определю тебе работы.

— Повинуюсь, госпожа.

Тор почувствовал, что неприятности не остались позади. А ведь еще надо был разбираться с делами, приводить в порядок мастерскую, принимать городское ополчение… "Стоп! А нужно ли это?" — вдруг подумал Тор. — "А может, вернуться в Колинстринну? Ведь там у меня моя лучшая мастерская, и я теперь там полный хозяин. Но это значит заниматься делами всего баронства… А здесь заниматься разной чепухой, которую потребует от меня общество в связи с моим новым статусом… Хрен редьки не слаще!"

Когда он остался, наконец, наедине с Эссой, он первым делом вручил ей подарки. Эсса демонстративно отдала их служанкам, так как почувствовала интуитивно, что Тор советовался с Толтиссой. Тор, как будто ничего не случилось, сказал:

— Любимая жена! Нам с тобой стоит решить важнейший вопрос: где мы будем жить? В Карлиноре или вернемся в Колинстринну? И если жить здесь, нам нужно подобрать управляющих для наших замков.

— Ты не отвлекай меня от главного! Любимая жена! Я уже знаю, что у тебя была общая тантра с Толтиссой! Теперь она твоя любимая жена, а не я!

— Моя любимая! Для меня был бы позор не ответить на публичный вызов такой знаменитой женщины. Позор этот коснулся бы и тебя тоже, и очень сильно. А перед отъездом мы с ней дали обет не искать встреч друг с другом. — Тор вовремя остановился, не сказав о второй части обета.

— Ну а мне-то что? Если бы ты привез ее как вторую жену, у меня было бы хоть то утешение, что мне подчиняется самая знаменитая женщина Империи! И она была бы у меня на глазах! А теперь каково мне будет, когда ты, обнимая меня, будешь в мыслях вспоминать тантру и обнимать на самом деле ее! Мне такое не нужно!

Тор прекрасно понимал, что, если бы он привез вторую жену, упреки были бы не менее жестокими, чем сейчас. Но вот прекрасная женская логика: теперь он виноват в том, что не женился без согласия Эссы! Оставалось ждать, когда буря затихнет.

Когда упреки стали послабее, Тор достал вторую серию подарков и похвалил себя за хитрость, что поделил их на две части. На сей раз жена стала их рассматривать и критиковать, но не отбрасывать. Чувствовалось, что она критикует не столько подарки, сколько вкусы соперницы. А затем она вдруг сказала:

— Ну ладно, мы засиделись, уже скоро утро! В Колинстринну я не хочу. Там тебя объявили колдуном и садистом, а меня ведьмой. Здесь общество, а там медвежий угол.

Ночью Эссе совершенно не спалось. Душа ее разрывалась на части от любви и ревности. И был единственный способ не сойти с ума и не потерять достоинства. Она взяла лютню и запела то, что у нее сложилось.