Юрий Ижевчанин - Прелюдия: Империя

Одно из дел сразу ужаснуло его своей мелочностью и стервозностью. Одна из кухонных служанок обвинила другую в присвоении пузырька с благовониями, а та стала утверждать, что этот пузырек отдал ей муж потерпевшей. После этого первая забыла о пузырьке и вцепилась в волосы второй с воплем:

— Так ты, шлюха, у меня мужа отбиваешь!

Тор каменным голосом велел Эссе рассудить дело, предупредив публично, что после этого она несет ответственность за продолжение дрязги наравне со ссорящимися. Эсса перевела разлучницу убирать комнаты подмастерьев, переселила ее в дальний конец дома за комнаты учеников и запретила ей приближаться к кухне. Спорный пузырек с благовониями она вытребовала у его нынешней обладательницы и на глазах у всех пополам разлила его на головы ссорящихся. Видно было, что обе служанки остались довольны: одна тем, что убрали соперницу, а другая тем, что теперь ей будет легко волочиться за подмастерьями, а они и здоровее, и красивее, и богаче. Тор после этого стал поручать жене другие подобные дела, и в конце концов даже похвалил ее за "мудрые решения", которые на самом деле чаще были хитрыми. Но самое неожиданное из дел Ун Линноган приберег на конец.

— И наконец, Мастер, еще одно дело у всех нас, мастеровых, появилось к тебе после твоего возвращения. Нам надоело, что ты, из-за того, что твоя жена холодна, начинаешь по временам дрючить всех нас. Теперь у тебя есть законно отданная тебе женщина, которую мы успели зауважать за ее верность тебе и искреннее покаяние в своих прошлых страшных грехах. Да и на вид она привлекательная, как сдобная булочка. Дрючь лучше ее как следует, а на нас больше не взрывайся. И забери рабыню из распоряжения своей жены, а то она ее в могилу сведет, грех будет на тебе и на нас всех.

— Ангтун, ты отныне прислуживаешь мне, хозяйке и почетным гостям. Во всех серьезных делах ты слушаешь лишь мои приказы. Я тебя переселю в другую комнату и велю сшить тебе приличные платья.

Эсса как будто жабу проглотила. Но делать было нечего. Она сказала:

— Я распоряжусь насчет платьев и прикажу сейчас же подготовить комнату рядом с нашими покоями так, чтобы почетным гостям не было стыдно в нее заходить.

Неизвестно, какая сцена разыгралась бы между супругами наедине после этого, но надо было спешить на прием.

Прием Эсса вспоминала как кошмар. Переполненная классической премудростью и не переваренными правилами этикета голова трещала, она чувствовала, что часто допускает неловкости, разговор теперь был еще более раздражающим: иногда было понятно, но лишь обрывками, потому что сразу же ответ был непонятен, и линия диалога ускользала. Кисса сочувственно смотрела на нее и пыталась незаметно ей помочь, давая на намек другой намек, чтобы Эсса могла расшифровать первый. Эсса вначале была ей благодарна, а потом увидела, что другие дамы поняли эту игру (может быть, ей просто показалось, а может быть, и на самом деле) и подсмеиваются над ней. Еще хуже стало, когда пару раз Кисса помогла ей исправить оплошности в этикете. Но многое Эссе понравилось. Она уже представляла себе, как она будет ставить всех эти дам в тупик, когда натренируется в искусстве светской беседы. Отношения высокородных дам с мужчинами тоже были ей в общем симпатичны. Флирт был тонким, а обычай после свидания писать даме стих, а даме тоже отвечать стихом, Эссу просто восхитил. Дамы цитировали краткие стихотворения, которые особенно удались любовникам либо любовницам. Ревность в высшем обществе считалась неприличным чувством, но дама должна была рожать детей лишь от мужа, если он для улучшения рода не разрешал ей другого явно. Правда, детей, случайно зачатых от любовника, просто сразу после родов тайно отдавали на усыновление в худородные семьи, давая за ними приданое. А явно объявлялось, что ребенок умер при родах. Но наружу все равно это выходило, и Эсса чувствовала, что над такими неосторожными дамами и их любовниками подсмеиваются. В общем, это действительно был кусочек высшего света с его манерностью и утонченными обычаями, расцвечивающими и облагораживающими то, что в более низких слоях выглядит как обычная распущенность (да и на самом деле является ею). К концу вечера Эсса вымоталась так, что стала бояться за себя и за ребенка.

Тору пришлось намного легче. С дамами он не флиртовал, а с мужчинами можно было вести себя по-мужски, тем более что, хотя бы в принципе, аристократы были одновременно и воинами. Когда одна из дам попыталась изящно подкатиться к Тору, он неожиданно для себя ответил стихотворением:

Мощный дуб тяжкий

Ивушки ствол сокрушит,

Если сломается.

Дама осталась довольна таким тонким отказом, а мужское общество просто было в восхищении.

Возвращались где-то в полночь. Радостная Ангтун бросилась помогать госпоже, которая скрыла свое раздражение под маской снисходительной вежливости, а хозяину принесла отрезвляющего напитка. Эсса опустилась в кресло и сказала мужу:

— Светский прием, оказывается, очень тяжелая работа.

— Я еще в имперской столице понял, что в высшем свете легкой жизни нет. — ответил Тор. — На каждом шагу стремятся тебя запутать в паутину. Чуть ошибешься, и рядом с тобой смерть и ужас.

— Я не думала, что это так страшно и так серьезно, — тихо сказала Эсса и подставила губы Тору. Тор поцеловал ее, и Тора чуть не вырвало: все накопившееся за день раздражение и на домочадцев, и на рабыню, и на Тора, и на высший свет вылилось в его душу, и все помыслы о страшной мести обидчикам тоже. А Эссе стало легко, как будто с плеч сняли тяжесть. Она ласково улыбнулась мужу и заставила себя произнести:

— Обещай мне, что будешь прибегать к услугам рабыни лишь когда будешь готов взорваться.

— Обещаю, — сказал Тор, которого выворачивало наизнанку, и убежал облегчать хотя бы желудок.

Рабыня принесла ему питья и помогла привести себя в порядок. Эсса тоже сочувствовала мужу: "И его довели! Такой крепкий человек, а перепился! Небось, спаивали его специально, чтобы потом смеяться над неотесанностью попавшего в знать простолюдина." После этого Тор бросился в часовню, но молитва почти не приносила облегчения. Вместо этого в мыслях было: "Эсса сама не понимает, насколько хитрое обещание она с меня взяла! Ведь от похоти я теперь излечился навсегда, и взрываться не буду из-за неудовлетворенных мужских потребностей. Но почему же я об этом думаю? Понял, вот почему! Теперь я могу взорваться из-за переложенных на меня чужих грехов и греховных помыслов. А ведь с Ангтун я почему-то омывал свою душу. После рвоты я мыл тело, а теперь нужно омыть душу!"

— Извини, дорогая, но я сейчас взорвусь, если не выпущу напряжение, — прервав молитву, сказал Тор.

— Я понимаю тебя! — неожиданно для Мастера сказала Эсса, вспомнив стихотворение Мастера и рассказы дам во время вечера. — Эти светские дамы так тонко обольщают, а ты так блестяще держался с ними. Я горжусь тобой. Комнатку рабыни очень симпатично убрали. Иди, и не ругайся зря на своих людей. А на этих светских шлюх ругаться нельзя, хоть они-то этого и заслуживают. — И Эсса внутри себя восхитилась своим благородством.