Алек Экзалтер - Коромысло Дьявола

Паче того, незамедлительно включилась эйдетическая сетевая трехмерка, прецептор исполненным величия жестом откинул широкий капюшон, коснулся бриллиантовой звезды на груди, и Филипп перешел на прямое общение с наставником.

— Добрый вечер, Филипп Олегович. Не взыщите за мой официальный вид. Ваш вызов, мягко говоря, ввел меня в конфузию. Здесь на востоке уже глубокая ночь, почти утро…

Бог с ними, с нашими ожиданиями… Они не суть важны, коль скоро я честь имею поздравить вас, друг мой, с переходом на третий круг посвящения. Благословение Божие легло на вас, рыцарь Филипп!

Во имя торжественности нечаянного-негаданного момента Филипп быстро подскочил с дивана и на ходу виртуально облачился в жемчужно-серую мантию рыцаря-неофита ордена Благодати Господней. Положение-то обязывает.

— Благодарю вас, Павел Семенович!

— О нет, рыцарь! Благодарить вы должны себя самого, а также великую милость Господню, позволившую вам успешно и ускоренно преодолеть начальный этап овладения вашими дарованиями.

— Но этим я обязан как раз вам, прецептор Павел.

— В какой-то мере, мой друг, в какой-то мере… В силу малой толики моих мизерабельных дидактических талантов.

Если хотите, можете опробовать ваши новые опциональные возможности. Предлагаю вместе прогуляться под высокими небесами рассветного Семиречья. Мне понадобится полчаса, чтобы настроить на вашу преображенную личность верненский транспортал и встретить вас на предгорных холмах Заилийского Алатау. Итак, Фил Олегыч?

— Почту за честь, Пал Семеныч!

— Тогда вперед, коллега, дерзайте. Вы можете воспользоваться точкой доступа в кольцевом переходе под Круглой площадью. Или, как вам будет угодно, неподалеку от вашего дома в старом прибрежном губернаторском саду в его юго-восточной части у аттракционов вы сможете обнаружить еще один групповой транспортал…

Внимательно выслушав инструкции, Филипп радостно отрапортовал:

— Как скажете, Пал Семеныч! Хоть через четверть часа я у вас, если рвануть через парк. Только роуминг мобильника перенастрою на оплату входящих. Мне тут одна знакомая должна позвонить.

— Похвально, мой друг, похвально… Аноптические предосторожности никогда лишними не бывают…

О системе орденских транспорталов рыцарь Филипп был осведомлен, предложение прецептора его ни на йоту не изумило, не обескуражило. Однако же он не предполагал, что ближайшая точка межпространственного перехода преспокойненько находится себе на полянке у двух берез, на самом видном месте, мимо которого он не раз проходил, пробегал без каких-либо сверхъестественных ощущений.

На сей раз он загодя почувствовал сверхрациональность и лишь потом увидел матовую сферу транспортала, заведомо его приветствовавшего знакомым приятным ощущением однажды уже виденного и пережитого.

"Ага! Дежа вю как признак действительной теургии. Ладненько и понятненько…"

Оценив сверхрациональную обстановку глазом инквизитора и не отметив чего-либо подозрительного, рыцарь Филипп неслышно и незримо растворился в компании шумных подростков. По-видимому, они крепленым пивом обмывали в нынешнем детском парке имени пролетарского писателя неполное окончание средней школы.

"Брандахлыст местный хлещут, козлы малолетние. Непорядок, ети его по кумполу", — благословил Филипп подрастающее поколение и превратил бутылочную бурду местного разлива в легитимный европейский "Туборг".

Веселящиеся школьники разницы не заметили, но Филипп в сердцах отругал себя за мальчишество и теургическое озорство:

"Тоже мне, теург нашелся! Помои со спиртом в пиво превращать надумал. Оба-на, как молодой обрадовался. Дежа вю, из рака ноги!

Хоть бы Пал Семеныч безобразия не почувствовал, или там Ника Афанасивна, если вдруг энцефалограмму снимет и расшифрует."

В том, как он в эйфории глупо созорничал, Филипп не замедлил чистосердечно покаяться Павлу Семеновичу по выходе из транспортала. Тем не менее наставник его не порицал, но даже одобрил:

— Шалость ваша извинительна, мой друг. Кабы мне хватало теургии и компенсации ретрибутивности, я бы весь недобродивший брандахлыст, какой в Белороссии незаслуженно называют пивом, враз бы в настоящий напиток переделал или сполна обратил в дистиллированную воду по методу средневековых алхимиков.

Есть многое на свете, мой друг, нечеловечески нам чуждое, духовно и материально, не так ли?..

Конечно, Филипп бесспорно соглашался с наставником. Как же иначе, когда материя мелка, низменна, ограничена и конечна? Зато дух высок, всеобъемлющ и безграничен.

Возвышенные красоты семиреченского Алатау, противоселевые надолбы, серую бетонную чашу высокогорного ледяного катка Медео рыцарь Филипп оглядел с полным безразличием. Мелкотравчатые нечестивые материальные творения природы и человека по-другому нельзя воспринимать после рыцарского ритуала теургической настройки и космогонической встречи восходящей звезды, в людском просторечии именуемой солнцем со строчной буквы.

Рыцарь-неофит третьего круга посвящения и его прецептор вдвоем встретили зарю высоко в горах у ледников. Ни тепла, ни холода они не ощущали, потому как беседовали о началах духовных, разумных, вечных, неизмеримо возвышающихся над тем, что в состоянии произвести, воспроизвести невменяемые стихийные силы природы и люди, скудоумно ее копирующие или бездумно поклоняющиеся низменной эфемерной материи.

Стоит ли сравнивать с бессмертием разумной души человеческой как искры Божьей краткий геологический срок существования какого-нибудь горного хребта?

Или же прикладывать его трех-, четырех- или даже восьмикилометровые высоты над уровнем моря к шкале в мегапарсеках, к далям и глубинам безмерной Вселенной, одухотворенной и спасаемой Божественным Промыслом и сверхрациональным Разумом?

— …Хм-хм… Наши спасительные убежища, говорите? Пожалуй, мой долг — постараться рассеять в данном непростом вопросе ваше вполне объяснимое недоумение, коллега.

Мы намедни толковали о конфессиональных предрассудках и суевериях, коими одержимы секуляры от начала времен. Представьте себе: не поминать всуе об изначальных асилумах также является нелепым древним суеверием, широко распространенном среди современных харизматиков.

По традиции многие из нас суеверно опасаются неучтиво говорить — пуще того, непочтительно думать — о наших сверхразумных убежищах.

Как известно, мирских покойников, особливо тех, кто когда-то был наделен светской властью, частенько поминают весьма нехорошими словами. Но наши влиятельные коллеги в темном средневековье просто-запросто запретили себе и другим вспоминать, как их предшественники приняли первичные убежища за изощренные хитроумные ловушки, капканы, придуманные-де, согласно ошибочному мнению древних, то ли квиетистами, то ли интерзиционистами. Мнилась им, мой друг, несусветная сущеглупость…