Анатолий Нейтак - Попытка говорить 2. Дорога человека

- А к чему ты вообще завёл этот разговор? – прищурилась Омиш. Она после моего поцелуя вообще стала частенько отодвигать Луну на вторые роли. Очень… по-человечески. Но говорить ей об этом вслух я бы не стал. – Раньше не замечала за тобой желания проводить время за пустыми занятиями.

- Странно, что ты говоришь это вот так. Игры – во всяком случае, в некоторых культурах – это занятия сакральные, приравненные к молитвам. С их помощью решались судьбы царств и народов. Ещё в играх очень важен элемент обучения и тренировки. Кроме существ разумных, игры ведомы только высшим животным, которые сами могут считаться отчасти разумными. Так что на самом деле игры – это очень серьёзно.

- Не испытываю радости от сопоставления меня с животными.

- Я тоже. Впрочем, как я уже сказал, не хочешь играть – заставлять не буду. Предложи свой вариант времяпрепровождения.

- Боюсь, вариант, который предпочту я, не понравится уже тебе.

О, ламуо , благословенное умение!

- Ты имеешь в виду пение священных гимнов? -уточнил я. – Охотно их послушаю. Только с одним условием.

- Каким?

- Равные права. Как Луна споёт, так я тоже что-нибудь спою.

Омиш не удержалась от фырканья, но согласилась.

Как я и предполагал, гимн во славу богини в исполнении Луны оказался красивым, весьма приятным для слуха и даже мелодически разнообразным, но, на мой вкус, несколько пустоватым. Большое количество смысловых петель и рефренов с общим пожеланием снизойти, вразумить, одарить силой и прочее… песенка на любителя, в общем. Особенно учитывая её длину. Голос аватары, сильный и красивый, нареканий не вызывал, но к финалу я слегка заскучал и пришёл в опасно игривое настроение.

- Моя очередь, – объявил я.

- И что ты намерен спеть?

- "Корабельного кота".

- Что?

- Песня так называется. Слушай.

Авторские песни вполне можно исполнять и а капелла. Так, как это делала Луна. Сотворить себе гитару так же, как кубики игральных костей, я бы не смог: слишком сложный объект. Да и толку, даже если б смог? Моё бренчание на инструменте только испортило бы впечатление. Потому я обошёлся для аккомпанемента простым и надёжным заклятьем воздушной стихии, в точности воспроизводившим гитарные переборы. Такими, какими я их когда-то запомнил.

Сквозь какой-то там тыщу-лохматый год,

Протоптав тропинку в судьбе,

Полосатый, как тигр, Корабельный Кот

Научился сниться тебе.

И ползли по норам ночные крысы твоих невзгод,

Если в лунный луч выходил Корабельный Кот.

Он входил в твой сон, разгоняя страх,

Принося уют и покой,

И блестела соль на его усах,

И искрился мех под рукой.

И небесный вагон разгружал восход, и уходил пустым,

Начинался день, улыбался кот – и таял, как дым.

И, казалось, вот он в толпе идет

И на нем в полоску пальто,

И о том, что он – Корабельный Кот

Здесь никто не знает, никто.

Не видать лагун голубых в вертикалях его зрачков:

Он молчит потому, что нынче в мире расклад таков.

Если ты крутой, то полный вперед:

В руки флаг и в справку печать.

Ну, а если ты – Корабельный Кот,

То об этом лучше молчать:

Это твой меч, это твой щит и твоя стезя…

Оттого-то Кот и молчит, что об этом всуе нельзя.

А пока над форпостом бузят ветра,

Выдирают паклю из стен,

Минус сорок пять на дворе с утра,

Флюгерок замерз на шесте.

Ну, а Кот возвращается на корабль провиант от крыс охранять,

Чтоб, когда настанет пора – присниться опять.

Повторив рефреном с лёгким изменением темпа две последние строки, я умолк.

Что интересно, пока я пел, за запертыми воротами шум ливня сменился свистом зимней бури. Из щелей пополз холод, кое-где начал появляться иней. Магия искусства в действии.

Зато Омиш мой намёк явно пришёлся не по вкусу. Точнее, сразу несколько намёков. Опять её, пускай отнюдь не напрямую, поставили на одну доску с каким-то животным, да ещё попеняли за эгоизм – мол, нормальное существо помогает просто потому, что помогает, а не за пряники в виде молитв и разных прочих гимнов. "Творите добро тайно" и далее по тексту.

За возмущением она, кажется, не обратила внимания, что пел я не только для неё. Пёс с глазами-плошками сидел без движения, но слушал очень внимательно…

- Луна, твоя очередь.

Немного замешкавшись, аватара запела гимн, посвящённый не столько богине, сколько людям. О стремлении к высокому, об очистительном огне, в который смертные ввергают себя по собственной воле, чтобы стать лучше, чем были. Она пела о том, как расцветают в чистых сердцах надежда, любовь и вера, как зарождение новой жизни отвергает смерть, о смелости, позволяющей смотреть на вечный свет запределья глазами души, не щурясь.

Этот гимн показался мне куда более искренним и даже технически более искусным. Может быть, именно потому, что это был гимн скорее человеческому, чем божественному?

Ответил я, когда настала моя очередь, песней Никольского:

- Бури и метели землю одолели

Птицы белые мои к солнцу улетели.

По затерянным следам

Поспешите в край далекий,

В край далекий, путь не легкий

К светлым солнечным годам

Отыщите мою радость, что за горем затерялась

Принесите песню мне о родившейся весне.

Разыщите лучик, что затмили тучи

И родник живой воды – напоить сады.

Отыщите в тишине

Голос ласковый, любимый,

Рук тепло, дающий силы, взгляд её верните мне

Принесите мне веселье горных рек и рек весенних,

Жар людских сердец, согретых

Вольных странствий тёплым ветром.

Попросите небеса не темнеть от гнева,

Попросите у полей мирного раздолья,

Попросите у лесов

Чистых, звонких голосов,

Чтоб сказать о том, как труден

Путь души, спешащей к людям.

Отыщите острова, где зеленая трава,

Где живут любви и мира позабытые слова.

В середине песни я вспомнил Схетту, и в груди защемило.

- Простенько, – сказала Омиш. – Но мило.

Словно в пику простоте, аватара затянула на сложнейший мотив текст, даже самой Луне понятный едва наполовину. Архаичный и одновременно изощрённый, гимн этот был создан не смертными и, наверно, не для смертных. Сквозь ломающийся и упрямо воссоздающийся ритм, сквозь слова, за каждым из которых простирались без малого необъятные крылья ассоциаций, проступала самая суть Омиш. Я слушал историю богини, дарованную в откровении избранным, вникал в её устремления, разом очень вычурные и очень простые, становился свидетелем её сиюминутных форм… и понимал, что почти ничего не понимаю. Не потому, что богиня нарочно запутала суть вопроса в семантических лабиринтах, а просто потому, что божественная ясность оказалась мне не по зубам, несмотря ни на какое ламуо .