Юлия Латынина - Сто полей

– Человеку свойственно стремиться к собственности, и люди объединились в государство затем, чтоб оно гарантировало каждому сохранность его имущества.

Даттам расхохотался.

– Вы напрасно смеетесь, – сказал с досадой Арравет.

– Это не я, – возразил Даттам, – это государь Иршахчан смеется.

Арравет помолчал, вдруг кивнул на барана в углу:

– Полевка – не мангуста. Наследник Падашна – не Иршахчан. Вот, допустим, господин Хариз. Кажется – словно чародейством человек на свободе. Но в столице чародейства давно не бывает. А на самом деле каждый шаг его известен. И делам наследника опись готова.

– Да, – сказал Даттам, – уж больно народ на них жалуется.

Арравет даже рассердился:

– Народ – это что! И уронят, и наступят… От собачьего лая гора не обвалится… А вот что в Варнарайне берут – да не дают, крадут – а не делятся…

Помолчал, а потом:

– Законы природы нельзя нарушать вообще. А законы общества нельзя нарушать безнаказанно. Можно долго голодать или болеть, но потом придется выздороветь…

Вышли в сад. Заколдованный мир: высятся стены там, где по описи пустошь для выездки лошадей водяные орхидеи струят изысканный аромат, на воде резной утиный домик… Даттам вздохнул и спросил:

– А сколько, господин Арравет, под вашим садом земли?

Арравет ответил:

– Вдвое больше, чем под шестидворкой. Целых полторы иршахчановых горсти.

А пока Арравет и Даттам гуляли по заколдованному саду, в саду государевом двое стражников близ златого дерева развели костерок и принялись, чтоб не пропадало время, вощить башмаки. Вот один из них, молодой и из деревни, обтоптал башмак, поглядел на дерево и говорит:

– А чего врут? В гранате, мол, баран, в баране – изобилие. Нет тут никакого златого барана, один златой гранат.

– Дурак, – отвечает ему тот, кто постарше, с усами, как у креветки. Баран – это же символ.

– Символ чего?

– Изобилия.

– А гранат?

– А гранат – символ барана.

– Не вижу я барана, – вздохнул деревенский.

Вот они вощат башмаки и пьют вино, и вдруг деревенский как закричит:

– Вот он, баран!

Однако, то был не баран, а просто соткалось из воды одноногое и одноглазое – и – ужом по дереву. Усатый стражник онемел, а деревенский схватился за лук и выпустил одну за другой, по закону, три гудящие стрелы: с белой полоской, с желтой полоской, с синей полоской. Злоумышленник вскрикнул и исчез. Подбежали – нет никого, только валяется персиковая косточка, да пропуск в сокровищницу, как дынная корка. Креветка подобрал этот пропуск и вдруг говорит:

– Да я же этого человека знаю! Как есть колдун.

А младший пересчитал гранаты и говорит:

– Гранаты все на месте. А вот интересно знать, можно украсть барана без граната? Или гранат без барана?

Вечером Даттам вернулся к Арравету. Вошел в аллею: меж резных окошек свет, на террасах копошатся, как муравьи на кипящем чайнике, желтые куртки… Даттама притащили в гостиную, там все вверх дном, сейф в виде золотого барана раскурочен, и лицо у Арравета, как вареная тыква. Один стражник пригляделся к Даттаму и вдруг ахнул:

– Стойте! Это ж колдун! Хотел стащить золотой гранат с дерева справедливости, да растаял в воздухе. Только с документом чары ничего не смогли поделать.

– Ага! – говорит начальник с синей тесьмой. Ясно, откуда у хозяина столько золота, и кому этот студент таскал гранаты.

Арравет засмеялся и говорит:

– Ты еще передо мной поползаешь, желтая крыса. А колдовства не бывает.

Начальник ухмыльнулся и говорит:

– Собирали губкой золотую воду… Стали выжимать, а она пищит: «Мое, мое…» Откуда ж твое, когда государево?

Размахнулся и ударил Арравета ногой в живот. Тут за стеной закричали, – глядь, стражники волокут старшую жену конюшего, – полосы паневы разошлись, из прически сыпятся шпильки. А за ней – командир стражи несет восковую куклу в белом нешитом хитоне.

Командир сел за стол и стал заполнять протокол: колдовали, наводили порчу на наследника. Женщина заплакала:

– Это не наследник, это соседка… Он мне изменял, – и показывает на мужа.

– Нарушение супружеской верности – запишем. Только шурин ваш уже показал, что материя на кукле – с подола светлейшего наследника…

Арравет закричал:

– Женщина, что ты наделала!

Тут охранник, державший Даттама, увидел, что все заняты, и наклонился, чтобы поднять с полу шпильку с изумрудом. А Даттам выхватил у него с пояса кинжал, скакнул на яшмовый стол, на подоконник, вышиб наборное стекло, и в сад, а в саду – в пруд. Обломил камышину, нырнул под утиный домик, и сидел там до следующей ночи, пока в сад не пустили народ посмотреть, как карают людей, подозреваемых в богатстве. А стражники решили, что колдун ушел по воздуху, как из государева сада.

Арфарры в столице не было, Харсома был во дворце, – Даттам прокрался задами к «сорванной веточке», у которой часто бывал Харсома. Холодный, дрожащий, в волосах – водяной орех, золотые зрачки раздвоились, сквозь намокшее студенческое платье проступила подкладка, синяя, как у жениха или покойника.

– Ну, – говорит девица, – ни дать ни взять – пастушок Хой от подводных прях.

Она уже все знала, – заплакала, показала объявление, вынула маринованную курицу и вино, стала потчевать. Даттам ее совершенно не боялся. Казенные девушки хоть и обязаны рассказывать о гостях, однако платить им за это не платят, а за бесплатно кошку ловят не дальше печки. Разве это хорошо? Обманывают государство, искажают связи, – ведь если нет донесений, как узнать настроение народа?

Даттам прочитал объявление и покачал головой:

– Колдовство! Тоже мне, выдумают…

Девица возразила:

– Раз написано в докладе – значит, правда. Не докладу же лгать? Только это не тебя хотели сглазить, а Харсому, – ведь это он тебе пропуск дал…

Даттам поглядел вокруг. Уютно! Ларчики, укладки, брошенное рукоделье. Над жаровней бегают огоньки, дымчатая кошка возится с клубком, занавесь с белыми глициниями чуть колышется от тепла…

– Так что же, – сообразил Даттам, – у Харсомы тоже неприятности? Он, стало быть, не придет?

Девица заплакала.

– Придет, обязательно придет. Ты его совсем не знаешь. Ты думаешь, ему я или ты нужны? Нынче во дворце заведено проводить ночь за занавесью с белыми глициниями, вот он и хочет показать, что такой же, как все…

Надо сказать, что девица просто не хотела говорить Даттаму правды: Харсома к ней ходил не только блудить, но и получать те самые сведения, которые девица не сообщала правительству.

Через день пришел Харсома. Девица, однако, спрятала Даттама в резной ларь и говорит:

– Лежи смирно, что бы над тобой ни делалось.

Вот они с Харсомой кормят друг друга «рисовыми пальчиками», как вдруг прибегает маленькая девочка: