Николай Ярославцев - Вождь из сумерек.

— Они мне, конязь не только кровь, они мне жизни свои на ладони положили, так разве могу я бросить хоть одного из них? Какой же я после этого вождь? Но и ты хорош! Зачем было железами грозить? Меня на горло не возьмешь…

Говорил не торопливо, доверительно, почти ласково, как с малым ребенком.

— У нас ведь как говорят? С волками жить, по волчьи выть! А ты разнежился, жирком, уж прости, заплыл. Да и воеводы твои мышей перестали ловить. Спеси много, а службы и на медный грош не видно. Твою крепостцу я бы и с десятком моих людей на нож взял, только кровью бы все улицы залил. Да и теремок твой в ней тогда по золоченые маковки бы выкупался. А воеводы твои, где были?

— Так бы уж и залил?

Стас оставил его вопрос без ответа.

— Ты, конязь, моих волчат не видел. Вот как с обидой расстанешься, приезжай ко мне. Я тебя закрытыми воротами и лаем не встречу. А про прелые портянки забудь. Я Соколеню не враг. Так я говорю, Веселин? — Парень растянул губы в широкой улыбке и кивнул головой. — Мне с тобой делить нечего. И на глупости времени нет. Сумерки висят над головой. И если не управимся с ними, не только Соколеню, всему здешнему миру не жить. Уж поверь мне. Я погостил там. У них!

— Так же, как у меня? — Криво улыбнулся конязь.

— Да нет. С тобой мы, как с близкой родней. За столом, да по домашнему. Считай, что повезло. А там и столы перевернули, и посуду перебили.

— Малым числом ходил? — Последовал ехидный и злорадный вопрос. — И самому перепало?

Стас весело рассмеялся.

— Ну, не без этого. В гости сходить и по морде не получить? Разве это драка, когда на утро вспомнить нечего? — И согнав улыбку с лица, уже серьезно закончил. — Вот такие дела, конязь. Мне через плечо оглядываться некогда, дорогой товарищ. Враг у ворот стоит такой, каких этот свет не видывал.… А воевод своих гони в три шеи. Профукают они твое коняжество за милую душу. Пусть репу выращивают и с внуками нянчатся. Все, какая то польза от них будет. А хочешь я тебе по дружески пяток — десяток своих волчат дам на время? Они твою дружину махом научат, с какого конца репку чистят!

Конязь промолчал. Сидел, низко опустив голову, Глядел в открытое лицо Стаса, на котором сейчас не было и тени былой угрозы. Хорошее, только усталое и немного бледное лицо. С таким лицом не врут, не обманывают.

И все-таки, поджал губы.

— Чтобы потом и моя дружина перешла под твою руку?

Стас спорить не стал. Зачем? Слова на ветер? Не конязь говорит, обида в нем

— И погостить приеду. Но только, если землю дробить не будешь.

— Снова здорово! — Улыбнулся Стас. — Зуб даю, как сказал бы наш друг Толян. Отвечаю….Нам, конязь, друг без друга не прожить, не выжить. А сейчас прости, дел еще накопилось. А времени нет. Сам волхву три дня определил.

— С Сумерками не врешь? Так ли уж все страшно?

— Как-нибудь расскажу во благовременье.

— Если так, грамоту подпишу….

— Уходим завтра. Веселин, дружок, снимай пост. Свободен, конязь. Но…

— Можешь не говорить. Терем твои люди стерегут.

Слав тихо рассмеялся.

— Только из уважения конязь. Чисто символически. Оберегают, можно сказать, как монаршею особу. Под локотки поддерживают. Чтобы не обидели.

На утро последний обоз вытянулся перед воротами.

Стас вышел на крыльцо, перемахнув через резные перила, молодецки прыгнул в седло и чуть не охнул от боли. Серый вздрогнул, скосил на него свой черный глаз и оскалил крупные желтые зубы.

Его «волчата» выстроились перед крыльцом в две ровные шеренги и счастливо улыбались. Все до одного они были одеты в короткие безрукавки — волчовки. От удивления Стас поднял брови и, напуская на себя строгость, грозно спросил.

— И как, судари мои, я теперь должен выкручиваться перед стаей? Или вы забыли мое клятвенное обещание? Толян, твоих рук дело?

— Тебе тоже есть, командир. — Оставив без ответа этот, не простой и даже щекотливый вопрос, порадовал его Толян. — Зато сразу видно, что не отстой едет, а реальные пацаны.

— Ну, спасибо. Сейчас заплачу от восторга.

— Плачь себе на здоровье. — Ухмыльнулся Толян. — От умиления и дикой, и даже не человеческой, радости. Ребята забрали все, что было у скорняков…

Осталось только смирится с новой формой одежды и махнуть рукой.

— Домой ребятки! Домой…

Толян подмигнул Войтику. Тот выкатил шалые глаза, засвистал по разбойничьи и Залихватская, почти забытая песня грянула над просыпающимся городом.

У Толяна оказался красивый мужественный баритон. Кто бы мог угадать в нем такие таланты?

Там дома родители остались, а он с головой окунулся в здешнее средневековье и, похоже, счастлив, как младенец.

Распахнулись ставни, открылись окна, высыпал в улицу народ, чтобы поглазеть на невиданное чудо.

Парни в седлах горделиво выпрямились. Волчовки на груди распахнуты. Над плечами рукояти мечей торчат.

Славно отдирают, стервецы! И когда только успели? Толяновых рук дело, не иначе. Не наигрался в детстве вдоволь у пионерских костров.…

И чем они помешали? Как никак при деле были ребятишки. А сейчас даже пионерские лагеря под корпоративные попойки подстроили.

Войтик, разбойничья душа! Хоть сейчас с него знаменитого Кудеяра пиши. Нагрешить, накуролесить во всю ширь необъятной души и в монастырь, на старости лет грехи замаливать.

Вон, даже конязь на гульбище появился, из под руки вслед глядит.

Скрипят возы. Режут не паханую землю коваными ободами.

Скотину стадами стороной гонят.

Над обозом ровный гомон. Кто о чем говорит.

Давно затихла бодрая песня.

Стас придержал коня, оглянулся назад. Встретился с чьими то тревожными глазами. Раскаяние в который раз шевельнулось в душе.

Повернулся к волхву.

— Вывести то мы, друг мой, вывели народ. А дальше что? Где мы разместим такую ораву? От дождя и то всех не укроем. А холода начнутся?

— Это уж не твоя печаль, Слав. Они на своей земле жить будут. Родом, а не по шерстинке. До холодов под крыши уйдут. Да и сколько тех холодов? — Легко, как показалось Стасу, ответил волхв. — А круто же ты конязя взнуздал! Теперь долго на тебя озираться будет.

Стас пожал плечами и не ответил.

Рядом горячит своего саврасого жеребчика Веселин.

До сих пор не верится парню, что своей рукой держал нож у коняжеского горла. И ведь зарезал бы! Как пить дать зарезал, только мигни вождь. Зарезал бы, как курицу и рука бы не дрогнула.

— А скажи мне, Слав, ты и в самом деле мог весь город вырезать и в огне спалить, если бы не застал в живых меня и воев?