Юлиана Суренова - По ту сторону гор

Между тем, к нему кто-то подскочил, схватил за руки, поддерживая, зашептал на ухо что-то неразборчивое…

Должно быть, это были слуги. Странно. Чего ради они пришли среди ночи в его покои? Он точно помнил, что никого не звал. Да и зачем? Ему ничего не было от них нужно. Ведь, кем бы они ни были, реальными людьми или порождением еще одного, нового сна, они не могли ему помочь понять, где настоящий мир, а где — выдуманный.

"Действительно. Вполне возможно, что я и сейчас сплю. И мне снится совершенно глупый сон, навеянный бредом болезни…"

По-прежнему остававшиеся для него невидимыми слуги, которые даже одним своим присутствием убеждали его в мысли о том, что они — порождения сна, поскольку слишком уж нереальными казались, пытались ему что-то объяснить, крича издалека, так что их было почти не слышно, и уж совсем невозможно разобрать ни слова, в то время, как ледяные, как у призраков, руки тянули его куда-то, словно увлекая в небытие.

Аль сопротивлялся им, сколько мог, но очень скоро у него закончились силы, и юноша сдался:

"Ладно, пусть. В конце концов, это только сон, ничего со мной не случится… Тем более, — уже вновь лежа в постели, под меховым одеялом, на грани между сознанием и беспамятством, думал он, — он все равно не отпустит меня до тех пор, пока не произойдет то, что должно случится… А потом я проснусь… Только и всего…" — глаза сами начали слипаться, мысли — затихать, словно удаляющиеся шаги. И вот уже мрак наполнила тишина, манящая и дурманящая, прекрасная в своем совершенстве, и немного пугающая, ведь не известно, что скрыто за ней.

И ему приснился новый сон. С одной стороны — простой, с другой — совершенно необычный. Потому что с первого мгновения и до последнего он совершенно точно знал, что спит. И не удивлялся этому. И не хотел проснуться, спеша оставить нереальный мир позади. Нет, он жил им, идя по знакомым с младенчества залам царского дворца, в ожидании того, что будет дальше.

Все было как обычно. На стенах чадили факелы. Сквозь узорчатые оконца в погруженные в полумрак холодные залы пробивался подслеповатый мутный свет луны. На ветру дрожали тяжелые бархатные занавесы.

Если и было что необычно в нем, так это его пустынность: за все время своего странствия по залам и переходам он не встретил ни одно живое существо, не нашел ничего, что свидетельствовало бы о присутствии людей.

И, все же, он продолжал свои поиски, не сомневаясь, что этот сон приснился ему не случайно, что в нем есть что-то, какой-то смысл, может быть, ответ на незаданный вопрос, может быть — встреча с тем, кто не мог явиться ему наяву. Потому что…

"Потому что его там нет… Больше нет…" — понял он, и стоило этому случиться, как перед ним возникла тень.

Аль застыл, боясь шевельнуться, когда любое дуновение воздуха, рожденное неловким движением или даже чрезмерно глубоким вздохом, прогнать долгожданного гостя.

Сколь бы ни было сильно в его душе нетерпение, юноша не спешил завести разговор, зная, что, когда придет его время, он начнется сам.

Аль стоял и ждал, когда же это случится. И на его глазах тень начала сгущаться, обретая сначала неясные очертания, потом — плотность, и, наконец, узнаваемые черты.

— Здравствуй, парень, — донесся до него слуха низкий, тяжелый голос — подстать саму великану, которому он принадлежал.

— Ларг! — Аль узнал его, потянулся ему навстречу, но остановился, вспомнив, что перед ним не живой человек и прикосновение может прогнать его, а царевичу так о многом хотелось его расспросить.

— Парень, — как в жизни, так и после нее, проводник упрямо не называл его по имени, словно он еще не заслужил его, — я здесь, чтобы ответить на твой вопрос. Но лишь один. Не ошибись, — и он умолк, скрестив руки перед грудью, словно показывая, что готов ждать столько, сколько потребуется.

"Что там, после смерти?" — хотел спросить он, ведь ни о чем так не хочется узнать, как об этом, убеждаясь, что она — не конец всему, что и за последним в жизни мгновением что-то есть, все продолжается, а, значит, есть смысл и в жизни. Ему подумалось: "Разве его приход сам по себе не ответ? Ведь если бы не было ничего, умершие не могли бы вернуться к живым. И не только наяву, но и во сне. Некому было бы возвращаться.

Однако если так, о чем еще спрашивать? Ведь ничто другое не интересовало его столь же сильно.

Хотя…

Если правда, что мертвые знают все, что случится с живыми, потому что стоят в самом конце вечности, когда все, что могло случиться, уже произошло…

"Что ждет меня в будущем?" — да, он мог спросить об этом. Но этого ли вопроса от него ждал призрачный гость?

"Ларг отдал свою жизнь ради того, чтобы я выжил, чтобы я смог добраться до отца и предупредить о приближении кочевников, — думал он. — И даже сейчас, получив возможность вернуться в мир живых, выбрал не сон своих родных, хотя, наверное, у него были и жена, и дети. Он пришел ко мне. Потому что зачем-то так было нужно", — нет, он не мог, просто не имел права не оправдать ожидания своего спасителя.

И он начал думать по-другому: не что было бы ему интересно узнать от пришельца из мира по другую грань вечности, а что тот мог хотеть ему сказать.

Аль почти не сомневался, что это как-то связано с кочевниками. Стоило ему подумать о них, как его прошиб холодный пот:

"Раз уж даже мертвые беспокоятся о живых, значит, дело совсем плохо".

А ведь ему казалось, что все самое трудное уже позади: он предупредил о вторжении. Отец, скорее всего, уже собрал войско и двинул его в сторону границы. Когда кочевники увидят перед собой вооруженных воинов, готовых сражаться не на жизнь, а на смерть, они повернут. Обязательно повернут. Так было всегда, во все времена. Не случайно же до сих пор о трусах говорят: "Дерется, как кочевник — лишь с малыми да слабыми".

"Но на этот раз, — осторожно, чтобы не сползти в бездну отчаяния, напомнил себе юноша, — многое не так, как всегда. И пришли они на зиму глядя, хотя всегда прежде набеги совершали в конце лета или ранней осенью — когда еще тепло, а урожай уже собран. И больно много их для обычного набега, — он вспомнил, как сбился, пытаясь сосчитать, их костры. А ведь вокруг каждого обычно собиралось по десятку воинов, если не больше. — Странно все это…" — действительно, было над чем задуматься. И о чем спросить призрака.

Но слишком уж много было вопросов. И ответ на каждый из них ничего не прояснял, увлекая, словно цепочка, все новые и новые кольца.

"Ну вот спрошу я — "мы победим?", — конечно, это был самый главный вопрос, — и что он ответит? Да — если да, или нет — если нет? И что? Я укреплюсь в своей вере, не более того. Ведь, может быть, для того, чтобы будущее склонилось к одной из двух сторон — черной или белой — нужна какая-то малость, или даже не малость, но что-то, что мы, живущие, сами понять не в силах…" — теперь он был почти уверен, что именно ради этого и пришел к нему в сон призрак — помочь выбрать тот путь, на котором была жизнь, а не смерть.