Ринат Таштабанов - Эвиал

Матфей ощутил восторг. Вид горевшего бирюзовым светом Знака делал всесильным. Казалось, все подвластно ему. Он свернет горы, он уничтожит врагов, он разбросает этих монстров как котят. Его ноздри возбужденно расширились, волосы и одежда затрепетали под яростно задувшим ветром.

Он бросил взгляд на вход в деревню. Проклятие! Твари Тьмы плотным кольцом окружили пятерку храбрецов, они плотоядно пощелкивали челюстями. Матфей чувствовал страх парней, страх изнутри ударявший по защищавшему их кругу силы, который и так уже пошатывался от мощных наружных ударов кракунов. Стена света стремительно покрывалась многочисленными, все более расширяющимися трещинами.

— Быстрее, пожалуйста, быстрее!

Умоляюще сказал он. Но Отец Леонтий словно не слышал его. Он продолжал свое таинство, от которого сейчас зависело спасение Побережников.

Издав резкий гортанный звук, священник схватился за перекладины, перечеркивающие стрелу. Лицо исказилось в мучениях, хлынул пот, руки задрожали, его затопила лавина боли. Матфей почти физически ощутил эту боль, рождавшую в его теле странное возбуждение.

Священник быстро потянул, раздался громкий звон, и в руках у него оказались две нестерпимо сиявшие палки. Он начал медленно сближать их концы, казалось, те старались оттолкнуться, словно одинаковые полюса магнита. Но Святой Отец был сильнее.

Щелк! И перекладины стали единым целым. Они соединились, сплавились намертво под тупым углом.

Вз-з-з-з! И между их концами вспыхнула тонкая, едва заметная нить.

В руках у Отца Леонтия оказался сверкающий бирюзовый лук, необычной треугольной формы, похожий на виденное в одной из книг из библиотеки священника изображение лука народа парфов, полностью покоренного древними салладорцами.

А на двери призывно, маняще сияла стрела для этого оружия.

Милосердный Спаситель молвил: «Да заржавеют мечи в ножнах ваших, и да станут трухою стрелы в колчанах ваших, ибо, говорю вам, единственной войной человека должна быть война с пороками его».

Кстати, последняя часть фразы является девизом Святой Инквизиции. Именно поэтому ее смиренных служителей еще называют Истинными Воинами.

Но сегодня быть бою! Ибо доколе добрые чада Спасителевы будут бесчисленно гибнуть, на радость Тварям Тьмы западной. Нет, сегодня им предстоит узнать гнев священника и его пасынка, они до дна выпьют горькую чашу поражения!

Отец Леонтий взглянул на Матфея. Его губы впервые со Свят-камня раздвинулись в улыбке, едва заметной сквозь гримасу боли.

— Я знал! В тебе есть сила. Ты станешь магом!

Маг. О, Спаситель, он — маг!

Маги всегда делились для него на две категории. В книгах священника это были добрые милосердные герои, защищавшие бедных и несчастных людей, спасавшие их от различных чудовищ и поражений Тьмы. Именно таким считал Матфей и Отца Леонтия.

Те же, что порой забредали в Побережники, были совсем другие. Одетые в одежды из самых дорогих тканей, источавшие приторные ароматы благовоний, они прямо лучились лоском и высокомерием. Они с высока поглядывали на простых людей, не владеющих Силой. Они считали это лично своей заслугой, словно забывая, что значительная их часть сама когда-то была обычными крестьянами, ремесленниками, охотниками, словно забывая, что все в Эвиале дается лишь по воле Спасителевой.

И вот, он стал одним из них.

Но мысли его были прерваны самым жестоким образом. Раздались крики боли и довольное рычание. Он быстро обернулся. О, Спаситель, твари прорвали круг! Они убили его друзей, они пожирали их тела!

Слезы хлынули из глаз, но вместе с тем его тело охватил какой-то подъем, он вновь ощутил себя всесильным, готовым и способным на все. Наверное, это душевный подъем, вызванный горем и яростью от случившегося. И все же это ощущение было каким-то странным, сладостно-приятным.

Кракуны быстро расправились с телами. Они ощутили неподалеку новые, еще живые Источники, и их было больше, много больше! Хватит на всех! Твари стремительно бросились к церкви.

Но вперед вышел Отец Леонтий. Величественно смотрелся он, одиноко стоявший на деревянной дороге, сжимавший в руке сияющий лук, с развеваемыми неведомым ветром волосами. Оружие было маленьким, будто детским, но это лишь для простого человека. И кракунам предстояло в этом убедиться.

Священник поднял руку в ней возникла стрела. Но на миг до этого другая стрела, на двери, яростно полыхнула, тут же вернувшись к привычному блеску.

С миной мучительного страдания на лице, священник натянул лук. Полурокот — полувизг страстно пронзил воздух. Стрела неслась к цели, так похожая на стремительную комету.

И он попал! Мощный магический удар отбросил первого кракуна, повалив несколько других, словно под ударом биты в городках. Несколько монстров перевернулись на спину, а пораженный стрелой мгновенно вспыхнул жадным бирюзовым пламенем, разбрасывая вокруг многочисленные искорки. Когда они попадали на прочих, те болезненно дергались, шипя и рыча. Но не прошло и пары секунд, как огонь опал, долизывая остатки плоти. От кракуна ни осталось ничего.

Но порождения Тьмы, не знающие страха и сомнений, не размышляющие, не испытывающие ничего, кроме чувства ненасытного голода даже не заметили что их стало меньше. Толпа чудовищ упрямо неслась к церкви.

И началось жестокое избиение. Вновь и вновь в руке старца появлялась стрела, вновь и вновь раздавался пронзительный звук. Твари умирали беззвучно. Огонь столь быстро сжигал их тела, что они не успевали и рыкнуть. Отец Леонтий сейчас так напоминал Карателя, воина небесной рати Спасителя. Матфей с восторгом смотрел на происходящее. Монстров осталось только восемь. Но он заметил тревожную тенденцию. После каждого выстрела надверный знак заметно уменьшал свое сияние. Еще один! Юноша судорожно забормотал молитву, желая, чтобы мерцание преждевременно не угасло, чтобы накопленной силы хватило. Их уже шесть. Ну же, ну! Пять.

Сила, великая блудница, отдающая любому, умеющему взять, не подвела. Первым сдало слабое человеческое тело.

Отец Леонтий уже давно впал в то механическое состояние, в котором уже не чувствуешь боли и усталости. Ты просто тупо выполняешь действия, пока просто не свалишься, не в силах подняться.

Священник достал из воздуха стрелу за стрелой. Все его тело исказилось в болезненной битве с отдачей. Его кожа посерела, покрывалась липкой пленкой пота. Появившиеся темные круги вокруг глаз, резко обозначившиеся морщины ясно показали, как же он все-таки стар.

— Не-е-ет!

Они убили его! Доброго и хорошего священника, его второго отца, никому ни творившему зла!