Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

— Напрасно вы так, моя королева… Бедствие, которое обрушилось на наши головы, не так велико, как кажется. До начала военных действий мы не владели Фан-Суор, и теперь ею не владеем, — более того, ею не могут владеть и эстеане, поскольку ее больше не существует. Дальше… Я достал Стиалор, и я его потерял. Мы владели им совсем недолго и, хотя уже успели привыкнуть к мысли, что он у нас есть, можем привыкнуть и к обратному.

— А потеря армии? — перебила его королева. — Или это не в счет?

— Увы, армия — это действительно то, что мы потеряли. Пусть погибло лишь две трети наших воинов, но оставшаяся треть охраняет границы и поддерживает внутренний порядок, так что этими ресурсами мы располагать не можем.

— Это я знаю и без вас!

— Погодите, моя королева. Мы лишились своих войск, но ничто не мешает нам искать союзников.

— Где вы их найдете? Может, в Корвеле? Лиэрин Клавигер не настолько глуп, чтобы не догадаться, куда делся его Стиалор! И потом, его дочь замужем за Тюфяком, не забывайте об этом.

— Я не имел ввиду Корвелу, моя королева.

— Может, вы имели ввиду Гедрайн? Гедрайн всегда был союзником Эстореи, это всем известно, хотя и обеими руками старался поддерживать нейтралитет. Они слишком горды, своенравны и непредсказуемы, чтобы их можно было брать в союзники.

— Я и Гедрайн не имел ввиду, моя королева.

— Ах, неужели вы имели ввиду Броглон? Эти пещерные черви в своих багровых капюшонах не привыкли действовать при свете дня, в чистом поле, с мечом в руках. Они хороши на то, чтобы ударить кинжалом в спину, испортить погоду, втереться в доверие и потом предать, но только тихо, без пения труб и лязга оружия! Разве такие союзники нужны нам сейчас?

— Помощью Броглона никогда не следует пренебрегать, моя королева. Но и не Броглон я имел ввиду.

— Позвольте, Эргереб, уж не хотите ли вы сказать, что вы говорите о Буистане? Это единственное крупное государство, которое я еще не назвала. Я права, вы говорите о Буистане? Но тогда, Эргереб, я вынуждена сказать вам, что вы — самый бестолковый из всех первых советников, какие имеются в Скаргиаре! Король Игерсин Истилис так стар, что его не стоит даже и пытаться сдвинуть со смертного одра!

— Вот именно, моя королева, король Игерсин очень стар. Но он лежит на смертном одре, как вы изволили выразиться, вот уже четвертый год, и может пролежать так еще лет десять. А вот сын его, принц Рисгеир , уже заждался своей очереди посидеть на троне. — Эргереб выразительно посмотрел на королеву. — Вы меня понимаете, моя королева?

Королева медленно прошлась по залу и села на трон.

— Кажется, начинаю понимать, — задумчиво сказала она.

Министры настороженно зашептались. Они умели разгадывать намеки, — как-никак, стали министрами, — но сказанное Эргеребом заставило их призадуматься. Они только могли предположить, что он задумал нечто не совсем моральное, как обычно с ним бывало. Весь Скаргиар знал, что в своих делах первый министр Аргелена меньше всего руководствуется соображениями морали. Но что именно он задумал, поняла одна королева: она знала Эргереба лучше прочих и иногда без всякой Сиа угадывала его мысли.

То, что задумал Эргереб, было настоящим преступлением, которое должно было коренным образом изменить ситуацию в Скаргиаре.

«Оставим Аскера в покое, — решил Эргереб, — он и так под присмотром Гарилафа, и займемся королем Игерсином, долгих ему лет жизни» .

Аскер сидел в кабинете своего дворца и снимал с чертежей Стиалора очередную копию. Он полагал, что мастер Эрфилар при малейшей тревоге сожжет чертежи, а значит, нужно было иметь под рукой несколько копий на всякий случай. Моори уже ходил к Эрфилару с авансом за работу и застал у него целую армию подмастерьев, которые трудились в поте лица. Сейчас Моори отправился к Атларин Илезир, и Аскер был дома один, не считая слуг.

Черчение было нудным занятием, и Аскер то и дело посматривал в окно, за которым пышно зеленели деревья. В просвете между деревьями была видна часть улицы, но в этот день прохожих было мало, и поэтому Аскер, в очередной раз взглянув в окно, сразу заметил высокую фигуру, направлявшуюся в сторону его дома. Это был не кто иной, как Дервиалис. Он не шел, а именно направлялся, делая сначала шаг назад, а потом два шага вперед. Похоже было на то, что ноги сами несли его к Гадерану помимо его воли.

«Клянусь Матеной, он уже знает, — подумал Аскер. — Хорошо, что Моори нет дома: некому будет выставить его за дверь».

Аскер сгреб чертежи со стола и спрятал их в тайник, помещавшийся, как и в его предыдущем обиталище, под плинтусом. Хотя ни на одном чертеже не было написано, что за предмет они изображали, но осторожность еще никому не вредила.

В кабинет вошел дворецкий Фейриан .

— Господин Аскер, — сказал он, — господин Дервиалис просит вас принять его.

— Примем, — сказал Аскер, не глядя в сторону дворецкого.

Сразу следует сказать, что после переезда Аскера в Гадеран там появилось множество всякой прислуги, которую Аскер считал совершенно лишней для себя, но необходимой для такого большого дворца. Все эти аврины, начиная с дворецкого и заканчивая последним поваренком на кухне, составляли такие же атрибуты власти и положения, как и сам дворец со всеми его многочисленными службами и постройками. Аскер был обязан владеть всем этим, чтобы не выглядеть белой вороной среди столичной знати, которая хвасталась друг перед другом количеством прислуги. Но, в отличие от этих разъевшихся господ, Аскер все же сохранил за собой некоторые привилегии, а именно право самостоятельно одеваться, садиться на берке без посторонней помощи, поднимать с пола упавшие вещи — словом, делать самому все то, на что у других были специальные слуги, да еще и по несколько штук на каждую мелочь.

Вернулся дворецкий и доложил:

— Господин Гильенор Дервиалис.

Аскер сел в кресло, кивнул, и дворецкий вышел, открыв двери и пропуская Дервиалиса в кабинет.

Дервиалис был одет, как на бал, и даже лучше: сапоги начищены до зеркального блеска, корсет затянут до пределов, дозволенных природой, на шее болталась массивная цепь, руки были унизаны перстнями, а глаза подкрашены. Аскер не мог удержать улыбки при виде такого откровенного франтовства, которое, вообще-то, Дервиалису было совсем несвойственно.

Дервиалис принял эту улыбку на свой счет.

— Господин Аскер… — сказал он, запинаясь, — я пришел, чтобы выразить вам… выразить свою признательность за то благородство, которое вы выказали по отношению ко мне… Я должен был сделать это раньше, но вы были заняты… ваш отъезд в Гарет…

Аскер слушал этот лепет с откровенным наслаждением. Дервиалис никогда не умел говорить красиво, но, по крайней мере, он всегда говорил уверенно и ни перед кем не смущался. Что осталось от его самоуверенности, вошедшей в поговорку? Где его надменный тон и колючий взгляд? Он краснеет, как мальчишка, и переминается с ноги на ногу, как ученик, не выучивший урока! Разве это зрелище не стоит того, чтобы на него смотрели?