Елена Ларичева - Дикое сердце ветра

- Нехорошее дело, тревожить мертвых, - проворчал Эдвараль, стесняясь признаться даже себе, что испугался.

- Давайте его вынесем, - Висерн надел шапку и маску и наклонился к погибшему археологу. - Он войдет в контейнер из-под пушек. Хоть какой, а гроб. Не прямиком же его во льду хоронить…

… Метель заставила людей прекратить любые попытки проникнуть в тайны древнего города. Рассвирепевший ветер валил с ног. Бартеро оставалось только тихо злиться от бессилия.

Заряды для пушек подходили к концу, как и продукты. С главной базы уже неделю требовали их возвращения. А они так мало успели! Они и работали-то в полную силу всего недели две, а то и меньше, если учесть, что перепуганные рабочие стороной обходили каменную голову. Впрочем, никто из командования тоже не рвался провести новый осмотр таинственных коридоров.

Как жалко уезжать, когда самое интересное еще подо льдом! Инженер был уверен, он сюда еще вернется, и не раз. К счастью для него, произошедшее с Исаром было единственной серьезной неприятностью. Да, вечером одному из рабочих почудилось, будто по дну котлована кто-то ходит, другому померещился в окнах заледенелого дома мигнувший свет, третьему послышались голоса… Но людей можно понять - они устали от заснеженной пустыни, скудной однообразной пищи. Пока они еще послушны, но недовольство копится.

Наконец распогодилось, настало время бросить на размороженные башни прощальный взгляд. Взвыли моторы снегоходов, готовых тащить людей и груз. Предстояло два дня ехать по леднику и еще четыре по заснеженной холмистой равнине до побережья. Но непогода продлила их путь на три дня.

Полозья безвольно зарывались в рыхлый вязкий снег, сани буксовали. Не желавшая отпускать единственных живых существ в этих краях, метель налетела с новой силой, а в редкие часы затишья землю укутывал молочный туман - мохнатый и мокрый, точно вылезший из ванны белый пес. Двигаться в нем было самоубийством. Ухнешь на всей скорости в трещину - и жди некролога в Равидарских газетах месяца так через два. Жил-был-погиб. Вечная память. Две строчки от всей государственной щедрости. Плюс скупые слезы родных, собравшихся на берегу моря с прощальным букетиком цветов (кто ж полезет в расщелину вытаскивать из покореженного металла тела и перевозить их на родину?).

Когда исследователи прибыли на основную базу, метель и не думала прекращаться, хотя заметно потеплело. Столбики ртутных термометров поднялись до минус одного.

Все дни пути Бартеро не покидала смутная тревога. Отчего-то вспомнилась девочка Тинри, с обожанием смотревшая на него в те короткие промежутки времени, которые он проводил на базе. Предчувствия только подтвердились, когда Ливинар, куратор геолого-разведывательных работ, бросил ему на ходу:

- Тут тебя сестра твоей невесты разыскивала дней пять назад. Очень жаждала пообщаться.

Не раздумывая больше, Бартеро поспешил к школе. В просторном синем здании было пусто и гулко.

Обычно дети учились с полудня до шести вечера, но сегодня, как выяснилось, их отпустили часа в два. Наступало полнолунье, по местным поверьям - время, когда духи холода выходили на охоту.

Задержавшаяся учительница, с красными от ветра и усталости тусклыми глазами, проверяла написанный ребятами диктант. Смущаясь в присутствии красавца куратора, она ответила:

- Нет, господин Гисари, Тинри уже дней пятнадцать не появлялась. Я расспрашивала ребят, но они ничего вразумительного не говорили. Раса, ее младшая сестра, твердит - девочка за что-то наказана. Но разве наказание может длиться так долго? Я все собиралась отправить кого-нибудь в дом Оленя, но как-то времени не находила… - она растерянно развела руками.

Не узнав ничего нового, Бартеро побежал на базу за санями и за подмогой.

… Они увозили ее прочь от дома, прочь от тех, кого она знала и любила. И уже поздно жалеть о чем-то. Возврата не будет. Все решено раз и навсегда. И упряжка звездных псов давно бежит не по снегу, а вознеслась высоко над белой равниной. Вот уже чернеет вдали море, утихшее после сезона штормов. И льдины, отколовшиеся от неповоротливых туш айсбергов, слабо мерцают в свете полной луны.

И тот, кто правит упряжкой, уже не остановится, сколько его не умоляй, не проси. Высокая фигура, закутанная в песцовую шубу, темнеет впереди. И даже страшно окликнуть его, держащего в руках поводья звездных псов. Страшно заглянуть в его лицо. Что там увидишь?

Мелодично звенят бубенцы больших, укрытых шкурами саней, но они не убаюкивают, как хотелось бы, а озорно, словно напевая песенку, повторяет: "Тин-тин-ри, тин-тин-ри"… Почти как ее имя. Тинри. Тинримина, как звала ее бабушка, одну из пяти внучек, самую любимую.

Еще вчера Тинри жила в длинном доме. Он протянулся от горы Раненного Медведя до Желтого Камня. Древний, говорят, построенный во времена основателя их рода - Оленя, каменный дом состоял из семь раз по десять маленьких, пять раз по десять больших и девяти очень больших комнат.

Вначале семье Тинри полагались три больших комнаты. Но когда отец с тремя братьями ушел в море и не вернулся, а разум жены младшего брата забрали к себе духи моря, комнат осталось две. Когда обзавелись семьями и покинули их три старших сестры, а мать выбрала жизнь в длинном доме Чайки, у семьи Тинри отобрали еще одну комнату.

Теперь же, когда Тинри уехала, ее родных вообще могут поселить в маленькой, или в очень большой общей комнате. Но ничего не изменить. Беззубый шаман на собрании рода бросил гадальные кости из рыбы ахак и заявил, что именно ее, Тинри, невзлюбили духи моря, и именно она виновна в том, что шторма не прекращаются так долго, а рыбацкие лодки гибнут одна за другой.

"Тин- тин-ри, тин-тин-ри", -звенят колокольчики, а созвездие Голодного Тюленя смотрит вниз в черные, не способные что-либо отражать воды. И холод цепкими щупальцами пробирается под медвежий мех. Тин-тин-ри, тин-тин-ри".

Вспоминается большая полутемная комната, освященная только пламенем очага, наполненная до отказа людьми. Весь род, за исключением совсем маленьких или немощных, ждет решения главы. А тот смотрит на лысого беззубого шамана, еще не старого, но очень страшного. В его пожелтевших от табака пальцах зажат маленький квадратик из тюленей шкуры, где написано имя человека, прогневавшего духов. Понуро молчат старейшины рода. Отводят взоры молодые охотники. Женщины глядят в пол. И только Тинри смотрит на шамана. Ей интересно. Она недавно вступила в женский возраст, и ее впервые допустили до собрания. Она ощущает себя взрослой и важной.

Молчит глава. Молчат люди. И только шаман что-то бормочет на кусочек шкуры. Чадит очаг… Внезапно шаман резко разворачивает шкурку, смотрит на нее. Его глаза округляются. Он еще раз сворачивает ее и опять разворачивает. И словно рыбу-кусаку бросает в огонь.