Олег Яковлев - Маски Черного Арлекина

– Солнце взошло! – воскликнули все.

– Логнир, держи его! – закричал Слепень, яростно накручивая какие-то механизмы на своем арбалете.

Легко сказать – держи! Вампир обладал силой нескольких человек, а его скорость и ловкость и вовсе казались чем-то запредельным. От первого удара капитан Арвест полетел на пол, стремительно поднялся и... вновь ткнулся лицом в пыльные каменные плиты. Из разбитого носа потекла кровь, глаза наполнились влагой...

Гарра пыталась ему помочь, но и ее ожидала та же участь. Вампир совершал невероятно быстрые и неожиданные удары, от ответных уходил, появлялся вновь и опять отшвыривал от себя противников.

Слепень тем временем достал из-под плаща стальной болт с четырехгранным наконечником, к его оперению был привязан тонкий, едва ли не с волосинку, канатик. Предводитель охотников вытащил из ложа арбалета осиновый кол и заменил его гарпуном.

– Что ты хочешь сделать? – заорал Гшарг.

– Увидишь, орчина. – Слепень, почти не целясь, направил оружие вверх.

Спусковой крючок подался под пальцем, и стрела устремилась в полет, разматывая за собой тонкую стальную нить. Гарпун прошил толстую каменную плиту потолка, как бумагу, и, вырвавшись из нее, застрял где-то наверху, уже под открытым небом.

Слепень тем временем раскрыл упоры и воткнул самострел в плиту под ногами. Штыки вошли в камень, словно нож в масло. Раздался едва слышный треск, и в глубине пола что-то щелкнуло – сработали раскрепы.

– Ты что, хочешь сдернуть нам на голову крышу? – дошло наконец до раненого орка. – Твоя веревочка не потянет...

– Великана тянет, а выбитый из пазов камень в три кубических фута – нет? – усмехнулся Слепень и дернул за какой-то рычажок на арбалете.

Катушка стремительно закрутилась, наматывая канат. Орк даже не успел ругнуться от удивления – плита в вышине заскрипела и с грохотом обвалилась внутрь помещения. Первая плита потянула за собой и несколько прилегающих. Стены вздрогнули, две центральные колонны упали. Вниз посыпались камни, и в воздух поднялась туча пыли и мелкой каменной крошки. Треск и шум ударов стихли – обвал закончился.

– Эй, живы там?! – прокричал Слепень, размахивая рукой перед лицом в попытках хоть немного рассеять пыль.

– Я – да... – раздался неуверенный голос Гшарга.

– Я не тебя спрашиваю. Логнир?

– И я тоже. – Бывший сотник кашлял где-то в стороне. – Лэм, ты как? Гарра?

– И чего ты этим добился, человечишка? – спросил морской вождь, указывая на пролом в крыше.

Слепень не ответил – он глядел на широкую полосу белого дневного света, заливающую пол перед ним.

Из темного угла раздался дикий крик. Вампир бросился в атаку. Лэм попытался было ответить ему осиновым колом, но стремительный удар, пришедшийся ему точно в грудь, отшвырнул бывшего сержанта затылком в колонну. Носферату был необычайно разозлен. Как известно, крайне опасно попусту злить вампира, иначе дикая ярость начинает застилать ему глаза, и он просто звереет, утрачивая остатки хладнокровия и самообладания.

Начался жестокий бой. Чудовище рвало когтями вокруг себя все, что попадалось на пути, оно совершало ужасающие прыжки на своих противников, било их о стены. Слепень растратил уже едва ли не дюжину кольев, но ни один из них не пришелся в цель. Дневной свет жег тело нетопыря, его кожа дымилась и тлела на глазах, но тот как будто не замечал этого. Все смешалось, пыль никак не желала оседать, все время раздавались крики Логнира и вопли Гшарга о том, что ему, мол, не дают убить мерзкого кровососа. Слепень с дикой руганью пытался перезарядить свой арбалет.

В какой-то миг Логнир почувствовал, что меч вырывают из его руки. Он попытался удержать клинок – тщетно, враг был слишком силен. Через мгновение меч сам вернулся к нему – острием в живот. Сотник охнул и повалился на землю, цепляясь дрожащими пальцами за окровавленный кусок стали.

«Любовь моя, Аллаэ Таэль, как же я подвел тебя», – пронеслось в голове перед смертью.

– Immorte di silentio momento ! [7] «Бессмертие – в молчании, навеки» ( перевод с тайного магического наречия ). – раздался вдруг хриплый голос, на который никто не обратил внимания. Челюсти скелета в длинной черной мантии, что сидел на полу, на миг шевельнулись, но тут же застыли.

Слепень нацелил арбалет в чудовище в изорванной темной одежде; осиновый кол глядел монстру прямо в оскаленную пасть. Охотника на нечисть отделяло от чудовищной твари каких-то полтора фута – расстояние вытянутой руки. Вампир, подобравшись у самого пола, изготовился к прыжку. Гарра карабкалась по обвалившейся наклонной плите, пытаясь выбраться на солнечный свет; Логнир двумя руками стиснул меч, пронзивший его насквозь. Гшарг полз на помощь сотнику, уперев свою секиру в пол, а Лэм так и оставался лежать в луже собственной крови, натекшей из разбитого о колонну затылка. Ни единого звука больше не раздалось, ни единого движения больше не было совершено. Даже пыль застыла в воздухе, и сквозь ее мягкий полог лениво просвечивали косые солнечные лучи.

Они все спали: и сам погреб, и вампир, и его гости, застывшие, кто где находился, под действием заклятия давно мертвого волшебника. Им не суждено было очнуться от своего сна, покуда не придет тот, кто сломает печать, и не заглянет к ним в склеп.

Черными Лордами так просто не называют. Нужно совершать в своей жизни такие поступки, которые запомнятся отчетливо, застыв в памяти людей надежней, чем оттиск печати на сургуче. Причем желательно, чтобы совесть при этом ушла куда-нибудь подальше: прилегла поспать или просто умерла... Вампирам в этом положении несколько тяжелее – у них с прожитыми годами, накопленным опытом и каждой новой каплей выпитой крови появляется душа – не та, которая обитала в их теле до обращения, а иная, полная сожалений, с целым обозом жестоких угрызений в придачу. И обстоятельство это несет для них весьма неприятные последствия. Многие не выживают, растерзанные собственной совестью, четким осознанием происходящего и, как ни странно, слезами жалости. Это словно окунуть ребенка, пока еще четко знающего, что – хорошо, а что – плохо, в омут жестокости и злобы, убив всех его сказочных героев или попросту объяснив, что их не существует. Человеку легче. Так как он родился, уже имея такие совершенно лишние, ненужные ему характерные свойства, как изначальные душа и совесть, то в последующие годы привыкает к ним настолько, что просто плюет на них. Совесть, к примеру, уже не пытается руководить его действиями, оставляя напрасные старания как-нибудь повлиять на сознание, заставить защемить его сердце, а саму сущность обратить к свету. Уже не человека, именно сущность. Отнюдь не терзаемые голодом вампиры всегда являлись самыми жестокими, злобными, черствыми и злопамятными существами, а именно люди. Бездушные никогда не смогут причинить такую боль, как те, у кого душа есть. Вот она, злая шутка богов, судьбы, рока или того, кто виновен в том, что кое-кому просто нравится убивать, измельчать души в пыль и питаться страданиями. Убийцы, лжецы, коварные предатели, величайшие тираны – это люди, в большинстве своем, конечно.