Роберт Сильверберг - Замок лорда Валентайна. Хроники Маджипуры

— Время кормления через полчаса, — сказал им сторож.

Но Карабелла не захотела ждать и они снова оказались на улице.

В который уже раз в небе взорвались ракеты — все более яркие. Вот вспыхнула тройная звезда из герба лорда Валентайна, а вот засиял в небе и его профиль. Даже Лабиринт изобразили кудесники-фейерверкеры на ночном небе, разноцветный Лабиринт, заслоненный лицом старого Понтифика. А за ним наверху возникло огненное изображение любимой всеми королевской матери, Леди Острова Снов, с нежностью взирающей с неба на верный ей Пидруд.

Портрет был так хорош, что Валентайн растрогался. Но Леди растаяла в небе так же быстро, как все до нее.

— Я хочу еще вина, — сказал он Карабелле, найдя в темноте ее руку.

— Подожди. Сейчас ты увидишь еще кое-что.

Еще одна ракета пронизала ночь, взорвалась, и огни сложились в лицо с тяжелой нижней челюстью и угрюмыми глазами, лицо четвертой силы Маджипуры, самой темной и самой надменной фигуры в иерархии государства — Короля Снов, Симонана Баржазида. Люди на улицах затихли — в Короле Снов никто не видел друга, хотя все признавали его власть. Он приносил только несчастья.

Винная лавка нашлась в трех шагах. Руки Валентайна дрожали, когда он поднимал стакан. Он выпил два подряд. Карабелла обеспокоенно смотрела на друга, но ни о чем не спросила, а свое вино оставила нетронутым.

Следующая дверь, открывшаяся перед ними, была дверью музея восковых фигур. Этот был сделан в форме Лабиринта. Войдя в него, выйти было нелегко, и они дали служителю три медяка, чтобы он сопровождал их. Из тьмы выступали герои королевства, их трудно было отличить от живых. Они двигались и говорили на архаических диалектах. Один, высокого роста воин, назвал себя лордом Стиамотом, победителем метаморфов. Здесь же была легендарная Леди Сиин, его мать, Леди-воин, которая лично вела защиту Острова Снов, когда его осаждали аборигены. Затем появилась фигура, назвавшая себя Дворном, первым Понтификом. Он был по времени так же далек от Стиамота, как сам Стиамот от теперешнего Коронованного. Рядом с ним стоял Динатик Баржазид, первый Король Снов, властитель куда менее древний.

Чем дальше заходили они в лабиринт, тем больше было правителей — богатейший ассортимент Понтификов, Леди и Коронованных, великих Конфалумов и Престимионов, Ариохов… Наконец возникла и последняя фигура — румяного мужчины лет сорока, черноволосого и черноглазого, в облегающей черной одежде.

Ему не было нужды называть себя — это был лорд Вориакс, последний Коронованный, брат лорда Валентайна, погибший два года назад на охоте. Он правил всего восемь лет. Лорд поклонился вошедшим, протянул к ним руки и воскликнул:

— Оплакивайте меня, братья и сестры, потому что я погиб раньше времени! Мое падение было тем ужаснее, чем больше была моя высота! Ведь я лорд Вориакс! Задумайтесь о моей судьбе!

Карабелла вздрогнула.

— Мрачное место, — прошептала она, — страшные судьбы!

Уйдем отсюда.

Теперь они проходили мимо всех, обещающих короткую радость заведений — ярко освещенных игорных залов, столов с всяческой снедью, домов радости, они нигде не останавливались, перелетая с места на место, подобно птицам, пока не свернули за угол и не оказались в темноте, за пределами всеобщего веселья. Это был парк, здесь царили тишина и аромат цветов.

Рука Валентайна сама собой обняла талию Карабеллы. Дневное тепло накопилось под деревьями, их ноги то и дело задевали громадные, чуть ли не с человеческую голову соцветия растений. Фестиваль с его суматохой отодвинулся, казалось, на десять тысяч миль.

— Вот здесь мы и остановимся, — сказала девушка.

Валентайн сдернул со своих плеч плащ и расстелил на земле. Карабелла протянула ему руки — он очутился в ее объятиях. Раскидистые кусты закрывали их от всего мира.

Девушка села, сняла с пояса крохотную арфу, похожую больше на украшение, чем на музыкальный инструмент. Тронула струны и запела:

— Красивая песня, — сказал Валентайн, — а у тебя прекрасный голос.

— А ты не поешь? — спросила она, протягивая ему арфу.

Он растерянно повертел в руках крохотный инструмент.

— Я не вспомню сейчас ни одной песни.

— Ну, хоть одну!

— Они все сбежали из моей головы.

Она взяла у него арфу.

— Хочешь, я научу тебя?

— Только не сейчас…

Валентайн коснулся ее губ. Она положила руки ему на плечи. Глаза его привыкли к темноте и он увидел близко, близко ее расширившиеся глаза, ощутил прикосновение кончика носа. Было подался назад, страшась того, что могло сейчас случиться, опасаясь груза ответственности, которую нужно будет взять на себя, но страх отступил. Было ощущение праздника, и они хотели друг друга.

Валентайн вспомнил ее обнаженной — худенькая, как подросток, только бедра выдавали женщину. И сгусток энергии… Он почувствовал под рукой, как дрожит ее тело — не от ночной сырости, не от холода. И стал гладить ее плечи, лицо, шею, провел ладонями по обострившейся груди.

…Их тела двигались так, словно они были давними любовниками…

Потом он в полудреме лежал, слушая, как колотится ее сердце, обнимая и гладя ноги, бедра, живот.

— Мы останемся здесь на всю ночь, — шептала она, — нас никто, никто не потревожит.

На его ласку она отвечала своей, трогая лицо, ероша волосы, целуя в кончик носа. Карабелла была игрива, как котенок. Первый порыв ее страсти ушел, пламя обратилось в тепло, обволакивающее его всего, он же был потрясен, оглушен, растерян. Для него это было слишком внезапно. В мгновения радости он проходил границу ярчайшего света, за которой начинались таинственная область без цвета, формы и хоть какой-то субстанции, он рискованно качался на краю двух миров, прежде чем скатиться в реальный мир.

Валентайн молчал. Ни одно из слов не подходило к его состоянию. Он не подозревал, что любовная радость лишит всего мироощущения. Карабелла, как видно, тоже почувствовала невесомость, потому что не говорила ни слова, только обнимала его, поглаживая по голове.

Он уснул.

Пришли, сны — ворвались в его голову, как разбойники. Те же насмешливые лица смотрели на него с пурпурного неба, но на этот раз он был в пустыне не один. Перед ним маячило темное лицо, создававшее ощущение физического присутствия человека; Валентайн знал, что это лицо брата, хотя в жестком сиянии янтарного солнца он не мог разглядеть его подробностей. И еще — звучала музыка, печальная, плачущая и одновременно чем-то угрожающая, предупреждающая о смертельной опасности.