Роберт Сильверберг - Замок лорда Валентайна. Хроники Маджипуры

Двое мужчин стояли друг против друга, как на дуэли, из которой живым мог выйти только один.

— Брат! — закричал Валентайн.

Ужас и смятение охватили его. Он дернулся и, извиваясь, как угорь, попытался вырваться из объятий сна, всплыть над ним, как над водоворотом. Но все было напрасно, сон владел его сознанием, подчиняя всем своим обстоятельствам, уклониться от которых, даже немыслимых, было невозможно.

И Валентайн вернулся в страшный сон, где его ожидала дуэль с братом.

Оба были вооружены, но неодинаково, у Валентайна была плохонькая рапира, у брата — длинная сабля. Валентайн делал выпады, один за другим, но брат парировал их, отбивая удары саблей и сам делая выпады, — ему приходилось отступать.

Над головами сражающихся кружили стервятники.

А музыка уже играла песню смерти!

Скоро, очень скоро прольется кровь, и жизнь вернется к Истокам.

Валентайн все отступал, зная, что сзади, уже недалеко, овраг, и отходить назад будет невозможно. Рука уже устала, глаза резал солнечный свет, губы пересохли, силы были на исходе.

— Брат! — крикнул он.

Молчание в ответ.

— Во имя бога!..

Смех и грубая брань. Сабля взвилась и опустилась. Валентайн выставил рапиру. Оружие скрестилось, рапира переломалась. Его шагнувшая назад нога споткнулась о корягу и он упал прямо в колючки какого-то пустынного растения. Человек с саблей встал над ним, заслонив солнце, и песня смерти завизжала на последней ноте. Стервятники устремились вниз.

Спящий Валентайн стонал и вздрагивал.

Он повернулся, ощутил всем телом тепло лежащей рядом девушки и прижался к ней, убегая от страшного холода сна. Ему бы проснуться сейчас и уйти от ужаса смерти, выплыв на безопасные берега реальной жизни, но что-то снова толкало его в сон.

Человек с саблей, стоявший над ним, хохотал. Сабля его снова поднялась. Вместе с ней весь мир рухнет на Валентайна и раздавит его. Он устремил свой дух к Леди и смирился с тем, что умрет.

Удар сабли оказался неудачным: оружие вонзилось в песок. И сон сразу же стал иным. Оборвался визг последней ноты. Валентайна буквально окатило какой-то энергией, он вскочил.

Брат не успел вытащить саблю — Валентайн каблуком вогнал ее еще глубже. И бросился на противника с голыми руками.

Теперь уже он наступал; струсивший брат не успевал отбиваться от града ударов. Вот упал на колени, заревел, как раненый медведь, тряся окровавленной головой. Он даже не пытается защищаться и только бормочет:

— Брат… Брат…

Валентайн опрокинул его на песок.

Противник лежал неподвижно, Валентайн стоял над ним, тяжело дыша. Пусть скорее наступит утро и освободит меня от этого сна, молился он.

Он открыл глаза и увидел темноту над собой. Его руки все еще вздрагивали. Безумные образы — теперь уже их фрагменты — все еще проплывали в его мозгу.

Повернул голову, увидел Карабеллу.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

— Я видел сон.

— Ты кричал во сне. Я подумала, что тебе нужно проснуться. Было что-то страшное?

— Да.

— А как сейчас?

— Будто ударили по голове.

— Расскажи мне свой сон.

Раскрыть сокровенное? Но разве они не стали ближе друг другу? Разве они не одновременно ушли в мир снов?

— Я дрался во сне со своим братом, — ответил он. — Мы сражались в пустыне и он был готов уже убить меня, но в последний момент я увернулся и убил его ударом кулака.

Глаза Карабеллы были темны, как ночь.

— Ты часто видишь такие сны?

— Не часто. Но…

— Что?

— У меня нет брата!

Она улыбнулась.

— Ты хочешь, чтобы сон всегда соответствовал реальности? Откуда ты это взял? В снах истина лежит глубже, чем в реальности. Брат в твоем сне может быть кем угодно — Залзаном Каволом, Слитом, даже лордом Валентайном, Понтификом Тиверасом и мной, в том числе. Те же знаешь, что сны, за исключением насланных, все переворачивают.

— Знаю. Но что означает этот мой сон, Карабелла? Дуэль с братом, я чуть не убит им, и вдруг убиваю сам…

— Ты хочешь, чтобы я его истолковала?

— Да. Он мне ничего не говорит, кроме того, что пугает.

— Ты даже кричал во сне. И был мокрый от пота. Такие мучительные сны обычно что-то предвещают. Попробуй растолковать его сам.

— У меня нет брата…

— Я же сказала, что это неважно.

— Получается, что я воюю против самого себя! Не понимаю… Врагов ведь у меня нет.

— Может быть, твой отец? — подсказала она.

Он задумался. Отец? Он постарался вспомнить лицо человека с саблей, но не смог.

— Я не помню лицо отца.

— Он умер, когда ты был маленьким?

— Наверное…

Валентайн покачал головой.

— Когда я пытаюсь вспомнить отца, то вижу высокого человека с темной бородой, темноглазого…

— Как его звали? Когда он умер?

И вновь Валентайн покачал головой. Девушка наклонилась к нему.

— Где ты родился?

— На востоке.

— Ты об этом уже говорил. Но где именно, в какой провинции?

— В Ни-мое? — сам себя спросил Валентайн.

— Ты утверждаешь или спрашиваешь?

— В Ни-мое, — повторил он уверенно. — Большой дом, сад, неподалеку река. Да, теперь я вижу себя там: купаюсь в реке, охочусь в герцогском лесу. А вдруг я видел это во сне? Или читал что-то или мне об этом рассказывали?

— Как зовут твою маму?

Он открыл было рот, но ничего не сказал.

— Она тоже умерла молодой, — сказал он только через минуту. — Ее звали Гальяра. Да, Гальяра.

— Как хорошо звучит это имя. Расскажи мне о ней.

— Она…

Он запнулся.

— Золотые волосы, гладкая кожа, глаза… Это так трудно, Карабелла!

— Тебя всего трясет.

— Да.

— Иди ко мне.

Он снова оказался в ее объятиях. Девушка была маленькой, но сейчас казалась сильнее его, ему было уютно с ней.

— Ты ничего не помнишь, Валентайн?

— Ничего.

— Не помнишь, где родился, как выглядели родители? Даже где ты был в прошлый день? Твои сны не могут властвовать над тобой, потому что ты мне не можешь ничего объяснить.

Ее пальцы осторожно, но настойчиво ощупывали его голову.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Смотрю, не было ли повреждений твоего черепа. Удар по голове может отбить память.

— Есть что-нибудь?

— Ни рубца, ни шишки — ничего. Но это еще ни о чем не говорит. Удар ты мог получить давно. Я посмотрю твою голову при свете.

— Мне нравится, когда твои руки касаются меня.

— А мне нравится трогать тебя.

Он спокойно лежал рядом с ней. Все сказанные ими слова теперь будоражили его. Другие люди, думал он, помнят свое детство и юность, место рождения, имена родителей — а у меня нет в памяти ничего, кроме каких-то смутных видений. Только туман, покрывающий, может быть, колодец пустоты. Он уже нырял в этот колодец, там ничего нет. А Карабелла заставляет его заполнить. Он думал, почему же он так не похож на других? Почему у него нет воспоминаний? Он действительно получил когда-то удар по голове или он болен и воспоминания не запечатлеваются в его мозге, а, наоборот, стираются при наступлении каждого нового дня?