Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать

Он понял, насколько устал, лишь когда Амикам посмотрел на солнце и сказал, мол, на сегодня хватит, вот сейчас по последней, для ястребов, те честно заслужили. Когда схлынул азарт и оказалось, что кони маячат силуэтами где-то на горизонте. И вроде бы ничего особенного не делал. Ну, ходил по полю. Кричал и улюлюкал вместе со всеми. Эдгар считал себя крепким и выносливым — по крайней мере, для книжника. Но если ему тяжело, то каково женщинам?

Но, к его удивлению, никто не жаловался. Разве что охотничья сумка Лии перекочевала на плечо к Рамону, а сама девушка казалась притихшей. А так — шла себе рядом с мужчинами, негромко разговаривая. Эдгар прислушался, ничего не понял и в который раз пожалел о том, что не знает языка. Как и полагается вежливым хозяевам, общие разговоры вели на языке гостей, но когда компания разбилась на группы, все стали говорить как удобней — и Эдгар почувствовал себя брошенным. Впрочем, вскоре они добрались до лагеря, и к хозяевам вернулась вежливость. Охотники расселись в круг на срубленных бревнах — Эдгара скрутило от такого расточительства, он слишком хорошо помнил, сколько стоят дрова в столице.

— Считаем? — сказал Амикам, вынимая из мешка птичку.

Эдгар припомнил, сколько у него получилось, и приготовился торжествовать.

Он ошибся на полдюжины.

До настоящей летней жары было еще далеко, но солнце уже припекало. Пока прислуга возилась, ощипывая и насаживая на вертел добычу, господа коротали время за вином и разговорами. Отказываться от вина не годилось, оставалось лишь тоскливо предвкушать, когда хмель подействует. Эдгар отчаянно завидовал людям, способным пить и не пьянеть, — сам он хмелел едва ли не с одного глотка. Хорошо хоть, не становился буен, подобно некоторым, а просто сами собой закрывались глаза. Велика радость сидеть, подпирая падающую голову и изо всех сил стараясь не заснуть прямо за столом. Или, как сейчас, прислонившись к столбу, удерживающему полог, защищающий от солнца. Здесь тоже считали, что загар — удел простолюдинов, и избегали его всеми силами. И это, пожалуй, было единственным, что объединяло местные понятия о красоте с теми, к которым привык Эдгар. У него на родине считали, что женщина должна быть хрупкой и нежной, здесь ценили крепкое сложение и широкие бедра. Лия по местным меркам была заморышем — слишком невысокая, слишком худая. Эта мысль была последней — глаза все-таки закрылись. Окончательно.

Амикам оглянулся на уснувшего гостя.

— Разбудить?

— Не надо, — ответил Рамон. — Будет готово, сам подниму. Не везет парню — совсем пить не может.

— Действительно, не везет. Но почему он не предупредил — у меня нашлось бы чем напоить гостя и без вина.

Рыцарь пожал плечами:

— Постеснялся, наверное. Не был бы таким скромником — цены бы не было.

— Мне он показался хорошим мальчиком. Но…насколько ты ему доверяешь?

— Он мой брат, и я его люблю.

Амикам успокаивающе поднял ладонь

— Погоди, не сердись. Я готов извиниться. Просто в городе стало слишком много, как вы их называете… попов. Я беспокоюсь.

— Эдгар не принял сан.

— Но готовится.

— В любом случае, здесь он тоже не задержится.

— Да, я слышал. И это еще один повод для беспокойства. Ты знаешь, что ваш герцог собирается надеть корону — только при этом условии король Белона отдаст ему дочь?

— Нет. Но это предсказуемый шаг. По крайней мере — уж прости за откровенность — лучше пусть он наденет корону здесь, чем попытается снять ее с головы брата, ввергнув страну в беззаконие.

— Ты заботишься о своем народе, я о своем, так и должно быть, — сказал Амикам. — Но насколько я знаю, у вас король считается помазанником бога на земле. Значит ли это, что для того, чтобы стать им, ваш герцог должен получить разрешение вашей церкви?

— Да. — Рамон помолчал. — Я понимаю, куда ты клонишь. Что может потребовать церковь взамен? Земли. Приходы. Десятину. Первые два — забота герцога, если не считать того, что раздавать он будет земли, завоеванные у вас, и на них же строить приходы…

— Я сохранил свои владения. Быть предателем выгодно.

— Тогда десятина тебя коснется.

— И только?

— Да, пожалуй. — Рыцарь подумал немного, кивнул. — Да, все, насколько могу судить.

Амикам посмотрел вслед дочери, пошедшей справиться у слуг, скоро ли подадут дичь.

— Сегодня в городе жгут ведьму, — сказал он. — Второй раз за год. И если первая была из ваших — уж не знаю, правда ли, наши волхвы сказали, что в несчастной не было ни капли силы, — но та, что умрет — умерла — сегодня, — дочь одной из наших знатных семей. Когда-то знатных, война их здорово подкосила. Именно поэтому я не хочу возвращаться в город до вечера — пока не стихнут волнения и разговоры. В прошлый раз Лия непонятно зачем пошла на казнь и прорыдала потом сутки.

— Она настолько впечатлительна?

— Я не знаю, виновна ли в чем-то злом эта девушка. — Амикам сделал вид, что не услышал. — У тех, кто ее обвинил, и вправду за два дня передохла вся скотина. Суд решил, что виновна. Но кто поручится, что под предлогом борьбы с ведьмами не начнут хватать всех подряд?

— Скажи, а как ваша вера относится к ведьмам?

— К видящим? С этакой смесью страха и уважения. От них бывает польза, бывает зло.

— К тем, козни которых доказаны.

— Если ведьма сотворила зло, она умрет.

— Кто поручится, что под предлогом… — Рамон не договорил. — Ты понял.

— Да. Но я знаю, чего ждать от наших волхвов. И понятия не имею, что ожидать от ваших.

Рыцарь покачал головой.

— Как по мне, так гори огнем все это племя — независимо от виновности. Но правосудие есть правосудие.

— Ты веришь их виновность?

— Я верю в правосудие.

Амикам перевел взгляд на возвращающуюся дочь.

— Спасибо за откровенность. Меняем тему.

— Сейчас принесут. — Лия присела рядом. — Чего такие смурные оба?

— Говорили о политике, — ответил Рамон.

— Действительно, тоска зеленая. Нашли время и место.

— О, уже готово, — сказал Амикам. — Буди брата, а то голодным останется.

Здравствуй.

Как водится, оказалось, что «решить» и «сделать» — отнюдь не одно и то же. Я думал, что все будет просто — ну, не считая разговора с матушкой, на который я пока так и не решился. Говорить придется — не сбегать же из дома тайком. В конце концов, я не юная дева, выбирающаяся из окна в ночи, чтобы поспешить к неподходящему возлюбленному. Так что говорить придется — но потом. Как можно позже, иначе она превратит оставшееся время в сущий кошмар. А дел слишком много для того, чтобы усложнять жизнь еще и скандалами.

Ты, наверное, скажешь: нашел из чего создавать проблему — экая невидаль, собраться на турнир, когда на сборы на войну обычай предполагает сорок дней, а ты уложился в две недели. И будешь прав, если бы не одно «но»: я безоружен и бездоспешен. Смеешься? Я бы тоже смеялся на твоем месте. Только в последний раз я надевал доспех… да, незадолго до того, как погиб Авдерик. Пять лет назад.