Эрик Эддисон - Червь Уроборос

В один душный и знойный летний полдень случилось так, что они остановились отдохнуть у горловины ущелья на выступавшей над юго-западным склоном скале. У их ног склон резко уходил вниз головокружительными обрывами, опоясывавшими гигантский цирк, над которым крепостью Тартара возвышалась громада горы, суровая, как море, и печальная, иссеченная и изрезанная линиями огромных трещин, словно часть горы была снесена ударом топора великана. Далеко внизу дремали мирные и бездонные воды озера Дул.

Гро растянулся на краю утеса лицом вниз, упершись в землю обоими локтями и разглядывая темные воды.

— Великие горы нашего мира, — промолвил он, — есть лекарство сами по себе, если бы только люди знали об этом в своем извечном недовольстве и тщеславии. В горах — кладезь мудрости. Они погружены во время. Им известны пути солнца и ветра, пламенная поступь молнии, мороз, что сокрушает их, дождь, что их занавешивает, снег, что скрывает их наготу покрывалом мягче самой ухоженной лужайки, и они в своей глубокой задумчивости не допытываются, подвенечное ли это платье или саван. И разве этот безмятежный покой не оправдан сменой времен года, и разве не служит он примером, делающим смехотворными все наши заботы? Мы — ничтожные дети праха, дети дня, до того обременяющие себя столь многими ношами, раздумьями, страхами, желаниями и замысловатыми интригами, что стареем до своего времени и утомляемся прежде, чем этот краткий день закончится, и один взмах серпа, наконец, забирает нас несмотря на все наши усилия.

Он поднял голову, и она встретилась с взглядом его огромных глаз. Они казались глубокими ночными омутами, где, невидимые, могли двигаться странные образы, омутами тревожными, но и наполненными мягким сонным очарованием, что успокаивало и убаюкивало.

— Ты грезил наяву, господин мой, — сказала Мевриан. — Тяжело последовать за тобой в твои грезы мне, бодрствующей в разгар дня и жаждущей действия.

— Поистине, нехорошо то, — сказал Гро, — что ты, кто была вскормлена не в нищете или нужде, но в изобилии, пышности и достатке, вынуждена скрываться в своих собственных владениях и жить вместе с лисицами и прочими зверьми в диких горах.

Она промолвила:

— Даже так жить слаще, чем ныне в Кротеринге. Потому-то мне и не терпится что-нибудь сделать. Например, пробиться в Гейлинг, это уже было бы кое-что.

— Что хорошего в Гейлинге без лорда Юсса? — сказал Гро.

Она ответила:

— Ты хочешь сказать, что он — как Кротеринг без моего брата.

Искоса глянув на нее, сидевшую подле него во всеоружии, он увидел слезу, дрожавшую на ее ресницах. Он мягко произнес:

— Кому дано предвидеть пути Судьбы? Возможно, здесь вашей светлости будет лучше.

Леди Мевриан встала. Она указала на отпечаток в камне под ее ногами.

— След копыта гиппогрифа! — воскликнула она, — Его столетия назад оставило в скале это крылатое создание, что издревле является символом предначертанного нашему роду величия, дабы вести нас к славе, лежащей за обителью сверкающих звезд. Истинно говорят, что страна, которой правит одна лишь женщина, находится в ненадежных руках. Я не стану более праздно оставаться здесь.

Глядя на нее, стоявшую с оружием у кромки высокого утеса, совместившую в своем совершенстве женскую красоту с мужской отвагой, Гро подумал, что это и есть подлинное воплощение утра и вечера, те самые чары, которые позвали его прочь из Кротеринга, и благодаря которым пророческие духи гор, леса и поля указали ему путь к небесному блаженству, направив его на север к истинному дому его сердца. Он стал на колени и взял ее руку в свою, держа и целуя ее, будто она принадлежала той, на кого были возложены все его надежды, и пылко воскликнул:

— Мевриан, Мевриан, позволь мне только вооружиться одной лишь твоею милостью, и я справлюсь со всем, что обратилось или может обратиться против меня. Как солнце озаряет в полдень небесные просторы, что несут свет этой безотрадной земле, так и ты есть истинный светоч Демонланда, приносящий великолепие всему миру. Любые страдания желанны для меня, если только я смогу быть желанным для тебя.

Она отпрянула, отдернув руку. Ее меч со звоном вылетел из ножен. Но Гро, восхищенный и ошеломленный настолько, что не помнил ни о чем мирском, кроме увиденного им лица своей леди, остался неподвижным. Она выкрикнула:

— Спина к спине! Быстрее, или будет поздно!

Он вскочил как раз вовремя. Шестеро крепких витчландских солдат, тихо подкравшись сзади, окружили их. Не было времени на переговоры, уже звенела сталь. Он и Мевриан стояли спиной к спине на каменной плите, а те шестеро наседали на них со всех сторон.

— Убить Гоблина, — кричали они. — Взять леди невредимой; если хоть волос упадет с ее головы, мы все погибли.

Некоторое время эти двое оборонялись из всех сил. Но при таком численном перевесе исход схватки не мог долго вызывать сомнения, и пыл Гро не мог возместить его недостаток физических сил и мастерства. Леди Мевриан фехтовала искусно, в чем они убедились на собственной шкуре, ибо первому из них, огромному тупоголовому детине, задумавшему одолеть ее, навалившись на нее всем своим весом, она проткнула горло ловким уколом, проникшим сквозь его защиту, и после его гибели его товарищи стали несколько осторожнее. Но Гро, наконец, оказался на земле с множеством ранений, и в следующее же мгновение они схватили Мевриан сзади, пока остальные наседали на нее спереди, однако в один миг, словно благодаря божественному вмешательству, все обратилось вспять и все пятеро вскоре лежали друг возле друга на камнях, истекая кровью.

Оглянувшись вокруг и увидев то, что увидела, Мевриан внезапно ослабела и лишилась чувств на руках у своего брата, переполненная столь лучезарным счастьем после всего напряжения схватки, собственными глазами видя возвращение, о котором было ведомо духам этой земли и, предвидя которое, те и веселились на виду у Гро: Брандох Даэй и Юсс вернулись домой в Демонланд, словно восстав из мертвых.

— Цела, — ответила она им, — Но позаботьтесь о господине моем Гро — боюсь, он ранен. Заботьтесь о нем хорошо, ибо он показал себя нашим истинным другом.

Лакс и сыновья Корунда прогуливались в полдень по лугам близ Кротеринга. Небо над ними было раскалено и окрашено в свинцовый оттенок, предвещавший грозу. Ни дуновения не было в кронах деревьев, серовато-зеленых на фоне свинцовой пелены. Из замка беспрерывно доносился шум мотыг и ломов. Там, где были сады и милые тенистые беседки, теперь остались лишь руины: разрушенные колонны да разбитые порфировые вазы искусной работы, кучи земли и гниющих растений. Могучие кедры, служившие символами высокого положения и величия своего владельца, теперь лежали поверженные, с обнажившимися корнями, среди сухой хвои и клубков изломанных ветвей, засохшие и безжизненные. Над этим смертным одром погубленной красоты угрожающе возвышались ониксовые башни.