George Martin - Танец с драконами

– Мы нашли его зацепившимся за обломок мачты, – сказал Суслик. – Он провел в воде десять дней, после того как утонуло его судно.

– Проведи он десять дней в воде, то был бы уже мёртв или безумен из-за того, что пил солёную воду.

Солёная вода была священна. Эйерон Мокроголовый и другие жрецы благословляли ею людей, и, время от времени, делали несколько глотков для укрепления веры, но ни один смертный не мог пить из глубокого моря в течение нескольких дней и при этом надеяться выжить.

– Ты утверждаешь, что ты маг? – спросил пленника Виктарион.

– Нет, капитан, – ответил чёрный человек на общем наречии. Его голос был таким глубоким, что, казалось, шёл из морских глубин. – Я всего лишь смиренный раб Рглора, Владыки Света.

« Рглор. Значит, это красный жрец ». Виктарион видел таких людей в чужих городах, где те заботились о священном пламени. Они носили дорогие красные одеяния из шёлка, бархата и тонкой овечьей шерсти. Этот же был одет в полинявшие, белые от соли лохмотья, облегавшие его толстые ноги и клочьями свисавшие с торса... Но когда капитан присмотрелся к этим отрепьям, стало ясно, что раньше они могли быть и красными.

– Розовый жрец, – провозгласил Виктарион.

– Жрец демонов, – сказал Одноухий Вульф, и сплюнул.

– Возможно, его одежды загорелись, и он прыгнул за борт, чтобы потушить их, – предположил Длинноводный Пайк, вызвав взрыв хохота.

Даже обезьяны развеселились. Они трещали друг с другом, сидя на снастях высоко над людьми, и одна швырнула вниз горсть своего же дерьма, изгадив палубу.

Виктарион Грейджой не доверял смеху. Этот звук рождал в нем неприятное чувство, как будто именно он был объектом насмешек. В детстве Эурон Вороний Глаз часто высмеивал его. Как и Эйерон, прежде чем стать Мокроголовым. Их издевательства, как правило, маскировались под восхваления, и порой Виктарион не понимал, что над ним подшутили, до тех пор пока не слышал смех. Тогда он испытывал ярость, клокотавшую в горле так, что начинал задыхаться. Поэтому Виктарион ненавидел и обезьян. Их проделки никогда не вызывали улыбку на лице капитана, хотя его матросы хохотали, улюлюкали и свистели.

– Отправьте его обратно к Утонувшему Богу, пока он не наложил на нас проклятье! – подстрекал Бартон Хамбл.

– Судно затонуло, и только колдун зацепился за обломки, – сказал Одноухий Вульф. – Где же команда? Может, её сожрали вызванные им демоны? Что произошло с кораблем?

– Шторм. – Мокорро скрестил руки на груди. Он не казался испуганным, хотя все мужчины вокруг грозили ему смертью. Даже скакавшим с воплями по тросам обезьянам он не понравился.

Виктарион колебался. « Он вышел из моря. Зачем Утонувший Бог выбросил его, если не для того, чтобы мы его нашли ?» У Эурона были ручные колдуны. Вероятно, Утонувший Бог желал, чтобы и у Виктариона появился такой же.

– Почему ты говоришь, что этот человек – колдун? – спросил он Суслика. – Я вижу перед собой только оборванного красного жреца.

– Я думал также, лорд-капитан... но он многое знает . Он знал, что мы плывем в Залив Работорговцев, до того как ему об этом сказали, и о том, что ты будешь здесь, у этого острова, – маленький человек запнулся. – Лорд-капитан, он сказал мне... он сказал мне, что ты умрешь, если мы не доставим его к тебе.

– Что я умру? – фыркнул Виктарион.

Он уже собирался приказать: « Перережьте ему глотку и выбросьте в море », – когда пульсирующая боль в раненой руке поднялась вверх почти до локтя, и стала такой мучительной, что слова в горле превратились в желчь. Он запнулся и схватился за поручень, чтобы не упасть.

– Колдун проклял капитана! – вскрикнул кто-то.

Остальные подхватили вопль.

– Перерезать ему глотку! Убить, пока он не призвал на нас демонов!

Длинноводный Пайк первым обнажил кинжал.

– НЕТ! – проревел Виктарион. – Назад! Все назад! Пайк, убери клинок. Суслик, возвращайся на свой корабль. Хамбл, отведи колдуна в мою каюту. Остальным вернуться к работе.

Мгновение он боялся, что его не послушаются. Моряки стояли вокруг, перешептываясь, половина с клинками в руках, и каждый ждал решения остальных. Вокруг них дождём шлепалось обезьянье дерьмо – шлеп, шлеп, шлеп. Никто так и не пошевелился, пока Виктарион не схватил колдуна за руку и не потащил его к люку.

Когда он открыл дверь каюты, смуглянка обернулась к нему с безмолвной улыбкой... но увидев красного жреца, оскалилась и яростно, по-змеиному, зашипела. Виктарион ударил её тыльной стороной здоровой ладони, опрокинув на пол.

– Тихо, женщина. Вина нам обоим! – Он обернулся к черному человеку. – Суслик сказал правду? Ты видел мою смерть?

– Это, и многое другое.

– Где? Когда? Я умру в битве? – Его здоровая рука сжималась и разжималась. – Если ты мне лжешь, я расколю твою башку словно тыкву и позволю обезьянам сожрать твои мозги.

– Твоя смерть сейчас с нами, мой лорд. Дай мне свою руку.

– Мою руку? Что ты знаешь о моей руке?

– Я видел тебя в ночных огнях, Виктарион Грейджой. Ты пришел, шагая между языками пламени, неумолимый, лютый, и кровь капала с твоего огромного топора. Но ты не замечал щупалец, державших тебя за запястья, шею, лодыжки. Эти чёрные нити заставляли тебя танцевать.

– Танцевать ? – Виктарион рассвирепел. – Твои ночные огни лгут! Я не был рожден для танцев, и я не марионетка! – Он сорвал перчатку и ткнул воспаленной рукой в лицо жреца. – Вот! Ты это хотел увидеть?

Свежая повязка уже была пропитана кровью и гноем:

– У человека, от которого я это получил, была роза на щите. Я оцарапал руку о шип.

– Малейшая царапина может оказаться смертельной, лорд-капитан, но я исцелю вас, если позволите. Понадобится клинок. Лучше всего серебряный, но сойдёт и железо. И жаровня. Я должен зажечь огонь. Будет боль. Чудовищная. Невиданная вами до этого. Но когда мы закончим, в руку вернется жизнь.

« Они все одинаковы, эти люди магии. Мышонок тоже предупреждал о боли ».

– Я железнорожденный, жрец. Я смеюсь над болью. Ты получишь, что тебе нужно... но если не сможешь вылечить мою руку, я сам перережу тебе глотку и скормлю тебя морю.

Мокорро поклонился, его тёмные глаза сияли.

– Да будет так.

В этот день больше никто не видел капитана, но команда «Железной победы» слышала, как из его каюты доносились звуки дикого смеха – зычного, тёмного и безумного. Длинноводный Пайк и Одноглазый Вульф попытались открыть дверь каюты, но обнаружили, что она заперта. Позже послышалось странное, похожее на детский плач пение, как сказал мейстер – на высоком валирийском. Именно тогда обезьяны покинули корабль, с визгом попрыгав в воду.

На закате море стало чёрным как чернила, распухшее солнце залило небо кроваво-красным светом, и тогда Виктарион снова вышел на палубу. Его торс был обнажен, левая рука покрыта кровью по локоть. Команда собралась вокруг него, перешептываясь и переглядываясь, и он воздел обожжённую почерневшую руку. Тёмный дым струился с его пальцев, когда он указал на мейстера.