Константин Костин - Ксенотанское зерно

— Пойдем, — она махнула рукой крестьянину и отважно двинулась к дверям.

В книгах придорожные трактиры были исключительно гнездовьями разбойников. Там постоянно происходило что-то преступное. Если же герои книг заходили в таверну, то в лучшем случае на них все оглядывались, но чаще — сразу набрасывались с оскорблениями и кулаками. Если герой книги заходил в трактир — там тут же начиналась драка.

Ирма остановилась на пороге и огляделась.

Никого она не заинтересовала. В трактирах видали всякое. Драк тоже не было, видимо, ни один герой книг сегодня сюда не заходил.

Посетители сидели за столами, ели, разговаривали, то есть делали то, зачем люди, собственно, и приходят в трактир.

Ирма прошла к стоящему за стойкой хозяину. Хоть кто-то здесь соответствовал книжным представлениям, наверное, случайно. Хозяин был крупным мужчиной с красным лицом, большими волосатыми руками, которые он вытирал о замызганный фартук. То есть, типичный хозяин трактира.

— Мне нужны комната и ужин.

— Хорошо, госпожа. Деньги.

— Какие деньги?

— Такие, знаете, круглые. Медные или серебряные.

Ирма собралась было возмутиться, но потом подумала, что даже дворяне должны платить. Нет, можно, конечно, попытаться отобрать у простолюдина то, что тебе нужно, если он не отдает. Вот только девушка сомневалась в своей способности отнять у хозяина трактира комнату.

Дворяне, конечно, могли просто потребовать у любого простолюдина отдать то, что им нужно. Только покушение на имущество считалось преступлением. Даже если это имущество простолюдина. И обвинением в оскорблении не прикроешься: давний указа короля говорил, что требование денег за товар или услугу оскорблением для дворянина не считается.

Девушка задумалась. Во-первых, где взять деньги? Во-вторых, что она будет делать, если крестьянин потребует с нее плату за провоз в столицу?

— Вот, — решилась она, стянула с пальца обручальное кольцо и положила на стойку, — Я хочу продать это.

Хозяин трактира прищурился. Он сразу понял, что перед ним — сбежавшая от родителей дворянская девушка. Наверняка едет к жениху, бедному как церковная мышь, с которым собирается тайком обвенчаться. И сопровождающий под стать.

Парень выглядел в точности как молодой крестьянин, но наметанный глаз трактирщика отметил и ширину плеч и размеры кистей и то непробиваемое спокойствие, с которым парень вошел в трактир. Оружия нет, да судя по движениям и не обучен, но такому парню оружие не очень-то и нужно. Ему достаточно дотянуться. До врага или до ближайшего бревна. Хотя, будь у жениха девушки чуть побольше денег, нанял бы хотя бы посредственного бойца. И невесте своей дал бы денег. Итак, что делать с кольцом?

"…Похоже на обручальное. Может, девчонка сбежала не от родителей, а от мужа? Какого-нибудь старика, за которого ее отдали силой… Купить-то можно, вот только не опасно ли это кольцо держать у себя? Найдут, обвинят в воровстве… Хотя можно переплавить. Значит, купить по цене золота. Можно попытаться скинуть цену, но не нравится мне этот паренек. Чего он такой спокойный? Как будто девчонка ему посторонняя… Значит, в том, что я ее не обману — уверен. Почему? Слишком силен, справится с любым. И знает цену золота… Или нет? Откуда крестьянину… Или знает? Обмануть? Или не стоит?…"

— Сейчас принесу деньги, — хозяин трактира потянулся за кольцом, но Ирма тут же накрыла его ладонью.

— Хорошо. Деньги.

Через несколько минут Ирма рассталась с кольцом, но приобрела солидный позвякивающий мешочек. Хозяин трактира обманул всего на четверть. Практически честно купил.

Жена трактирщика увела Ирму в комнату — от всех переживаний есть девушке не хотелось. Якоб дождался, пока они скроются, и положил на стойку медную монету:

— Тушеную репу. И пиво.

Якоб сел за свободный стол, отпил пиво, зачерпнул было репу…

— Привет, парень.

За стол к нему сели несколько человек. Примерно одного возраста, в прочной дорожной одежде, кожаных куртках. Левый крутит в пальцах деревянный стаканчик, в котором постукивают игральные кости. Правый с усмешкой смотрит на Якоба, склонив голову.

— Понравился ты нам, — произнес средний, самый старший, видимо, вожак, — решили мы тебя угостить. Выпей с нами.

Вожак толкнул к Якобу большую пивную кружку. Парень медленно взял кружку, поднес к глазам…

Дно прекрасно видно, никаких монеток там нет. Не вербовщики. Постой-ка…

Якоб втянул запах. Неудивительно, что дно видно. Пены-то нет. Это не пиво.

Шнапс.

В пивной кружке. Налитой до краев.

— Что остановился, парень? — Вожак улыбался. Так жизнерадостно, что заподозрить его в нечистых намерениях мог бы только самый черный человеконенавистник.

Ну, или Якоб.

Смысл игры понятен: парень выпивает кружку, валится опьяневший — после такой порции и быка можно выносить — после чего выносится на воздух и очищается от лишних денег.

Могли бы подлить и снотворного, а то и вовсе отравы. Только тогда подсовывали бы пиво. Его любой выпьет. А такую кружку шнапса — только редкий дурак. Если же выпьет — снотворное уже не понадобится.

— Или мы в тебе, парень, ошиблись? Никак ты трус?

Теперь понятно. Какой же молодой парень допустит, чтобы его заподозрили в трусости?

Якоб поднял кружку. До сего дня он не пил шнапса.

Сыновья старого Ганса вообще не любили шнапс. Ладно, пиво, оно хоть жажду утоляет. А от шнапса что?

Якоб медленно осушил кружку. До дна.

Поставил на стол и принялся неторопливо поедать репу. И так уже остывает.

Лица мошенников медленно вытягивались. Парень, выпивший полную кружку, не только не валился пьяным. Он вообще не опьянел.

Что толку для сыновей Ганса пить шнапс, если ни в одном трактире ни разу не было достаточного количества, чтобы они хотя бы охмелели?

Рано утром Якоб, проспавший всю ночь под пологом телеги, зашел в трактир, чтобы поесть перед дорогой.

Девчонка-дворянка не показывалась, наверное, еще спала. Оно и к лучшему: Якоб не собирался на самом деле везти ее в столицу. Пусть дворяне сами решают свои проблемы. А он поест, и когда девчонка проснется, будет уже далеко…

Стукнула дверь, раздался молодецкий хохот. Якоб поднял глаза на вошедших и помрачнел.

Черные треуголки, у командира — отороченная снежно-белым галуном, длинные небесно-голубые мундиры, залихватски повязанные красно-синие шарфы, белые чулки, ботинки с блестящими пряжками… Да и сами солдаты как на подбор: высокие, красивые, настоящие вояки.

Солдаты, весело шумя, усаживались за стол. Якоб отпил пиво, бросив поверх кружки косой взгляд.

С чего бы веселиться солдату? В особенности, когда рядом — сержант? Почему же они так смеются? Уж не затем ли, чтобы показать, как здорово быть в армии?