Константин Костин - Ксенотанское зерно

— Прядь означает, что те, кто привел вас сюда — не люди.

— Это просто мода такая, дурак! — завопила девушка, — Просто мода! Вы не смеете трогать меня!

Толпа забурлила, вскипела. То тут, то там на глаза горожанам попадались белые пряди.

— Серебром их, серебром! — крикнул кто-то.

— Нет, — с балкона прокричал Якоб, — серебро, золото… Этим дворян не проймешь, они слишком часто держат их в руках. Медь, простая медь — то, чем они брезгуют, как слишком простым, то и разоблачит их.

— Отпусти меня, отпусти! — принц дергался и извивался ужом.

— ААА!!!

Дружный крик пронесся над площадью. Где-то дворяне выхватили шпаги, где-то пролилась кровь, но слишком многие попали в руки горожанам, которые ткнули в них ожигающей медью.

— Нечисть!!! — завопила толпа, — Бей их!!!

Если уж хочешь обмануть кого-то, то постарайся хотя бы, чтобы тебя было не так легко разоблачить.

"Хорошо, — подумал Якоб, не обращая внимания на рывки висящего принца, уже полузадушенного, — Хорошо, что слуг Грибного Короля так легко отличить от обычных людей. Будет хуже, если придут чьи-то слуги, в точности похожие на людей. Их так легко не разоблачишь… Они, пожалуй, и победить могут…"

— Аххх!

Не стоит забывать о том, что у тебя в руке: принц Дитрих выхватил церемониальный кинжал, серебряный, короткий, почти не заточенный… Но этого хватило, чтобы, проткнуть Якобу предплечье.

Растрепанный принц бросился к перилам. Он не знал, что будет делать: свергающие тиранов вообще редко задумываются над тем, что они будут делать ПОТОМ. Не знал, но быть рядом с проклятым крестьянином не собирался.

Дитрих вцепился вы перила, собираясь спрыгнуть на площадь. И замер. Поздно.

У ворот грянул дружный залп.

Ведьмочка Ориоль подняла голову. Странно, но голова при этом не оторвалась от подушки. Неудивительно… Такое количество шнапса… Ориоль поклялась, что проклянет некстати явившегося парня. Потом. Когда сможет открыть глаза. Хотя бы один…

Вокруг слышалось сонное сопение подружек. Как они, интересно, добрались до комнаты… Ориоль не помнила ничего. Проклятый шнапс… Хотя бы голыми на столе не танцевали?

— Вы уже проснулись, уважаемая? — раздался незнакомый голос. Незнакомый и мужской.

Глаза Ориоль распахнулись. Кто здесь?

Увидев окружающее — пусть и слегка расплывчатым — она чуть не завизжала, позорно, по-девоночьи.

Легко быть отважной колдуньей, не боящейся здешних инквизиторов. А вот попробуй их не бояться, когда они в твоей комнате. Да еще и в таком количестве… Человек двадцать… Ориоль прикрыла один глаз. Нет, десять…

— Вы кто? — прошептала она.

Монах — высокий, симпатичный — наклонился к ней. Черные глаза, казалось, заполнили всю вселенную:

— Меня зовут отец Куникулус. У меня есть для вас одно предложение…

— Якоб, бело-серо-черно-коричневое! — на балкон вымахнул Рудольф, — Ты с ума сошел!

Парень взглянул на свой набухающий рукав и медленно перевел взгляд на площадь.

На молчащую толпу.

В воротах стоял король Вальтер. Тот самый, которого сегодня уже посчитали свергнутым.

Сейчас он таким не казался. Высокий, в черной одежде, с развевающимся плащом, король пугал.

— Расступитесь, — голос короля был негромок, но его услышали все.

Толпа зашевелилась и расступилась, образовав проход к дворцу. Короля Вальтера, генерала Неца послушались бы, даже приди он один.

За его спиной стояли монахи и гвардейцы, перезарядившие ружья.

Принц Дитрих отошел в угол балкона. ОН бы с удовольствием убежал, но выход перекрывал незнакомый избитый гвардеец, перевязывающий руку кошмарно сильному крестьянину. Не убежишь…

До Дитриха дошло, что он, кажется, сегодня не станет королем.

— Ну, здравствуй, парень…

Перебинтованный, отмытый и даже немного причесанный Якоб стоял перед сидящем на табурете королем Вальтером. Королю, конечно, место на троне, но трон до сих пор оставался в монастыре.

— Здравствуйте, Ваше величество, — Якоб поклонился. Низко, от души.

В комнате также находился Рудольф, измазанный лекарскими снадобьями, отчего его лицо напоминало затейливо ругательство: там был и желтый и синий и зеленый и красный цвета.

Рядом со своим отцом на таком же табурете сидела Ирма, грустная и расстроенная. В углу сидела, пытаясь прикинуться затейливой статуей, Лотта, впрочем, нисколько не напуганная.

— Как тебя зовут?

— Якоб Миллер, Ваше величество.

— Крестьянин?

— Да, Ваше…

— Прекрати меня титуловать. Я сам — бывший крестьянин.

Якоб поднял глаза.

— Да. Что ты так на меня смотришь? Я этого никогда не скрывал. Откуда ты?

— Из Черного Холма?

Король немного помедлил:

— Из Черного Холма? Ну и как, мельница моего отца еще стоит?

У Ирмы были причины для расстройства. Она поговорила с Якобом, пред тем, как его привели к королю.

— Якоб, — Ирма присела на кресло, рядом с парнем, лежащим на кровати, — Не вставай.

— Последний час я только это и слышу… — проворчал Якоб, — Что привело вас, госпожа…

— Якоб, — Ирма скомкала носовой платок и бросила его на столик, — не называй меня госпожой…

— Почему?

— Якоб, — девушка помедлила, вздохнула, наконец закрыла глаза и произнесла, как будто нырнула в прорубь, — Я люблю тебя.

Наступило молчание. Ирма не выдержала и приоткрыла глаз. Левый.

Якоб смотрел на нее. Внимательно и сочувствующе:

— Вы не любите меня, госпожа Ирма, — подчеркнуто ответил он, — Вам кажется.

— Мне, — обиделась Ирма, — не кажется.

Она подумала, что тут нужно было бы заплакать, но плакать ей не хотелось.

— Кажется. Вы просто раньше не влюблялись, поэтому приняли за любовь какое-то другое чувство.

— Какое другое?! Мы вместе были в дороге, вместе сражались с монстрами и нечистью, мы делили трудности и тяготы, вместе рисковали жизнью. Разве после этого не возникает любовь?

Якоб подумал, что солдаты, сражающиеся бок о бок, с Ирмой бы не согласились.

— Нет, госпожа. Это другое чувство.

— Какое же?

— Дружба. Просто дружба.

Ирма задумалась.

— Пытаетесь представить дружбу с крестьянином? Любовь представлялась легче?

— Дурак… — Ирма почувствовала облегчение.

Она рассмеялась и обняла Якоба:

— Ты самый лучший друг на свете!

И все равно было грустно…

— Вы сын Черного Мельника? — медленно произнес Якоб, — Значит…

— Да, я колдун, — с некоторым вызовом произнес король, — А если ты хочешь спросить про то, правду ли говорят о том, что корону я получил колдовством… Мне уже надоело оправдываться, поэтому я скажу только одно: это неправда. А верить мне или нет — решай сам.

Якоб помолчал.

— Спасибо тебе, — внезапно сказал король, — От меня, за то, что спас мою дочь и от всех тех людей на площади.