Кейт Лаумер - Затерявшийся в мирах

Она обвила его шею руками и крепко поцеловала.

— Боже мой! — воскликнул Лафайет, освобождаясь из ее объятий. — Ко мне вернулись мои прежние способности. Не знаю, почему и как, но…

Он закрыл глаза:

— Наган, а к нему семь патронов.

Он выждал какое-то время, открыл глаза, а затем наклонился и пошарил под деревом.

— Странно.

Он попробовал еще раз:

— Под скамейкой лежит маузер семьсот шестьдесят пятый, автоматический, в черной кожаной кобуре, с запасной обоймой, заряженный.

Он подошел к скамейке и разрыл листву под ней.

— Ничего не понимаю — сначала получилось, а теперь — нет.

— Да брось ты, Лейф. Это была неплохая шутка, но всему свое время — нам пора сматываться. Тебе повезло, что местный повеса вырядился в рясу, отправляясь на свидание к своей милашке. Этот наряд даже лучше, чем солдатская форма.

— Неужели это было простое совпадение, — размышлял вслух Лафайет, запихивая под ремень подушку и примеряя рясу. Затем он надел парик и прикрепил нос. Свайнхильд хихикнула.

— Ну, как я выгляжу? — Лафайет повернулся.

— Шикарно! Ты похож на менестреля, одного из странствующих братьев.

— Ну что ж, неплохо.

— Да что ты, просто великолепно! Послушай, Лейф, забудь ты об этом герцоге! Ты вполне можешь стать странствующим менестрелем. Мы бы подыскали себе какой-нибудь уютный чердачок, повесили на окно занавески, а на подоконник поставили горшок с геранью и…

— Перестань говорить ерунду, Свайнхильд, — перебил ее Лафайет. — Герцог Родольфо — моя единственная надежда выбраться из этого злосчастного места.

Свайнхильд схватила его за руку:

— Лейф, не ходи во дворец! Если тебя опять схватят, тебе наверняка крышка. Неужели ты не можешь спокойно жить в Меланже и быть счастливым?

— Счастливым? Меня бьют по голове, бросают в темницу, грозят отрубить голову, а я должен быть счастлив?

— Я… я буду с тобой, Лейф.

— Ну, ну, Свайнхильд, ты добрая девушка, и я ценю твою помощь, но об этом не может быть и речи. Разве ты забыла, что меня ждет жена?

— Да, конечно… Но она где-то там, а я здесь.

Он погладил ее руку:

— Свайнхильд, у тебя все впереди. Я уверен, ты многого добьешься в этом большом городе. Ну, а у меня есть дело посерьезнее, и никто, кроме меня, не сможет его уладить. Прощай, и будь счастлива.

— Может, возьмешь с собой что-нибудь поесть?

И она протянула ему бутылку и остатки колбасы:

— Вдруг тебя опять загребут в каталажку.

— Спасибо, оставь это себе. Я надеюсь, что в следующий раз смогу поесть по-человечески.

За живой изгородью послышалось цоканье конских копыт. Лафайет бросился к проходу и выглянул на улицу. К нему приближалась кавалькада всадников в желтых ливреях и шлемах, украшенных плюмажем. Следом за ними ехала золоченая карета, запряженная парой вороных лошадей в серебряных сбруях.

В открытом окне кареты Лафайет заметил женскую ручку в перчатке и рукав платья из голубого бархата. Наклоненная женская головка повернулась в его сторону.

— Дафна! — закричал он.

Кучер щелкнул кнутом — и карета прогрохотала мимо, набирая скорость. Лафайет пролез сквозь живую изгородь и бросился за ней, стараясь заглянуть в окно. Пассажирка кареты недоуменно посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Дафна, — проговорил, задыхаясь, О’Лири. — Я узнал тебя. Остановись! Подожди!

Один из всадников эскорта крикнул что-то громовым голосом и повернул к нему лошадь. Поравнявшись с О’Лири, он занес над ним саблю. Лафайет успел увернуться от удара, но, споткнувшись о выбоину в мостовой, растянулся на земле во весь рост. Приподняв голову, он посмотрел вслед удаляющейся карете.

А через секунду его окружили всадники на гарцующих лошадях. Прямо перед собой он увидел свирепое лицо капитана эскорта.

— Бросить этого мерзавца в темницу! — прорычал он. — Заковать его в кандалы! Вздернуть на дыбу! Пытать, но не до смерти! Леди Андрагорра, несомненно, захочет присутствовать на его казни.

— Дафна, — растерянно пробормотал Лафайет, получив удар копьем от одного из всадников. — Она даже не обернулась…

Новая камера Лафайета оказалась гораздо скромнее первой. В ней было сыро, а пол по размерам не превышал площадь карточного столика. О’Лири заковали в кандалы, от которых у него на лодыжках сразу же появились синяки. По ту сторону решетки камеры большерукий человек в кожаных штанах громко и весело насвистывал что-то, шевеля кочергой угли в очаге, над которым висели странной формы клещи и огромные щипцы. Справа от очага возвышалась металлическая дыба, чем-то напоминающая кровать, поставленную на попа. Но от последней ее отличали нарезные металлические прутья с ручками на обоих концах. Картину довершал стоящий слева саркофаг, утыканный заржавевшими длинными шипами.

— Послушай, — в сотый раз повторял Лафайет, — это какое-то недоразумение! Если бы ты согласился сообщить обо мне герцогу…

— Смилуйся, приятель, — прервал его заплечных дел мастер, устало улыбнувшись. — Тебе здесь все в диковинку, а мне это уже до смерти надоело. Я вот что тебе посоветую: успокойся и подумай о чем-нибудь постороннем — о цветах, к примеру. Самое милое дело! Представь, как они с утра пораньше поднимают свои нежные головки, покрытые росой и бог знает чем еще. Ты и не почувствуешь, что с тобой происходит.

— Ты переоцениваешь мои возможности самовнушения, — ответил Лафайет. — Ну, да дело не в этом. У меня совсем особый случай. Я всего-навсего путешественник и не совершал никаких преступлений. Мне бы только лично переговорить с его светлостью герцогом! А потом я бы и за тебя замолвил словечко и…

— Эх, приятель, не трать слов попусту! Как у тебя только ума хватило нацепить монашескую рясу, чтобы обделывать свои делишки! И время-то выбрал как нельзя лучше: сейчас вся герцогская стража с ног сбилась, разыскивая мерзавца, который уже который день всех нас за нос водит. Тебя, видать, одолела бесовская похоть, раз ты прыгнул в карету к ее светлости прямо у самых ворот. Но я тебя понимаю, понимаю — она действительно прехорошенькая.

— И это все, в чем меня э-э-э… обвиняют?

— А тебе что, мало? Сам герцог имеет виды на ее светлость. Будь уверен, уж он не будет снисходителен к негодяям, которые посягают на ее честь.

— А не висят ли надо мной старые обвинения? Какие-нибудь прошлые дурацкие провинности, за которые можно было бы, скажем, отрубить голову?

— Отрубить голову? Нет, что ты. Сначала тебя по всем правилам обработают клещами, а потом аккуратненько задушат. Вообще-то завтра должны были отрубить голову одному молодцу, но я слышал, что он оказался колдуном — обратился в летучую мышь и вылетел через дымоход.

— Ловко придумал. Хорошо бы и мне узнать его секрет.