Кассандра Дженкинс - Пятый Аспект. Часть 1

А потом огнедышащий дракон застлал одним только размахом своих крыльев небо над белокаменной гордостью Альянса, и на долгие недели воздух пропитался дымом сожженного штормградского парка и терпкой пылью обвалившихся домов. Когда каменщики и главный архитектор Штормграда, наконец, подвели итог причиненным Столице разрушениям, для Ангеррана д’Ливре наступил его собственный конец света.

Д’Ливре добавил к своим отчетам доклад архитектора и пошел к королю. Терять ему было нечего — склады казначейства располагались в тихом районе возле штормградского парка, и от мехов, на которые он возлагал особые надежды, осталась лишь горстка пепла.

Поджав и без того тонкие губы, Ангерран д’Ливре ожидал короля в его рабочем кабинете, закутавшись по самый подбородок в плотный черный плащ. Его болезненная бледность и тщедушность были невероятно обманчивы — д’Ливре управлял казной Штормграда еще при отце Вариана, правда, был тогда моложе и занимал лишь пост секретаря, но выглядел точно так же. Как тогда, так и теперь от одного только взгляда на королевского казначея невольно хотелось поежиться, словно от промозглого ветра.

Рабочий кабинет короля соединялся с залой для совещаний, в которой располагался знаменитый стол с резной столешницей. Весь Азерот изобразили мастера, каждую столицу Альянса с любовью обвели позолотой, ни одну речушку и маломальскую возвышенность не забыли. Ангерран содрогнулся от мысли, во сколько может обойтись подобный стол с картой нового, измененного после Катаклизма Азерота. Да и мастеров уже таких не найти.

Двойные двери с грохотом распахнулись, и король зашел в кабинет. Секретарь еле поспевал за ним. Облаченный в железо, Вариан казался великаном, одним из Пантеона Титанов, ведь его доспехи были больше и крепче, чем у любого другого, даже другого короля. Ангерран сразу подсчитал в уме, во сколько казне обошлась каждая из пластин доспехов, литых из сплавов самого крепкого и тяжелого металла Азерота — тория — с истинным серебром, магические свойства которого усиливали исцеление. С широких королевских наплечников на Ангеррана воззрились своими золотыми глазами оскаленные львиные морды*, в форме которых они были выкованы.

Казначей поднялся. Секретарь со скорбным видом замер у своего стола поменьше рядом с дверью. В три шага Вариан преодолел кабинет и, казалось, только сейчас заметил казначея, утонувшего в массивном кресле посетителя. Король нахмурился и движением руки приказал секретарю оставить их наедине. Наступил завтрашний день, на который было назначено главному казначею, но Вариан все равно оказался не готов к этому.

С самого повышения д’Ливре надежно и верно руководил средствами казны, и у короля Ринна никогда не было причин не доверять ему.

Особенно теперь.

— Итак, Ангерран, вы пришли, — сказал король, когда секретарь бесшумно удалился, прикрыв за собой двери. — Значит, вы уже все посчитали и перепроверили. Обойдемся без долгих вступлений. Сколько?

Кожа на перчатках для верховой езды, которые король так и не снял, скрипнула и натянулась. Вариан сжал кулаки, и это было единственное проявление чувств, какое он себе позволил.

— Два месяца, — бесстрастно ответил казначей.

Ему казалось, что кованые львы готовы спрыгнуть с королевских плеч, чтобы растерзать каждого, кто встанет у Вариана на пути, но Ангерран продолжал говорить ровным и спокойным тоном, каким врачи разъясняют умирающим пациентам всю тщетности их дальнейшего лечения.

— Еще два месяца армии Альянса могут прохлаждаться в окопах, — говорил казначей. — Могут полноценно питаться три раза в день, тогда как остальные жители Азерота считают роскошью уже не только фунт мяса, но и ломоть хлеба. Еще два месяца лорды-командующие могут состязаться в ведении тактических войн, передвигая глиняные фигурки и отмечая воображаемые победы на рисованных картах. В то время как моральных дух реальных солдат, просиживающих штаны в окопах, снижается быстрее, чем казна находит средства на новую амуницию. Через два месяца казна Штормграда будет полностью опустошена.

У короля мелькнула мысль, что мрачные черные одеяния казначея как никогда соответствовали случаю.

— Два месяца, — повторил Вариан.

Два слова казначея смогли разрушить жизнь короля, как когда-то двух других было достаточно, чтобы сделать его самым счастливым на свете.

«Это мальчик».

И намного раньше: «Я согласна».

Теперь же другие два слова обесценили достижения всей его жизни. Отныне никому не будет дела, как правил он до этого времени, какие указы издавал, никто и не вспомнит, что ведь было-то хорошо.

Было.

Два слова, и на одной чаше весов оказалась честь королевства, а на другой — жизни тысяч его подданных. И для Вариана Ринна эти весы замерли в трагическом равновесии. Для него понятия чести и жизни настолько тесно переплетались, что осознать, где начинается одно и заканчивается другое, он не мог.

— Благодарю вас, Ангерран, — услышал свой собственный голос Вариан. — Если к вам поступят запросы от главнокомандующих, будьте добры, выдайте необходимые им средства. В последний раз, — король запнулся. — В последний раз, Ангерран, вы тратите медяки из королевской казны на потребности армии. Оставшиеся средства пустите на приобретение пищевых запасов, чтобы Штормград продержался до первых всходов летней пшеницы.

В больших темных глазах главного казначея застыл один-единственный вопрос, с ответом на который король никогда не смог бы смириться.

…Даже теперь? — молчал казначей. — Даже теперь вы не готовы отказаться от начатой войны?…

Будто бы впервые Ангерран смотрел на человека, мерившего кабинет шагами, и видел совсем не то, к чему привык. Даже в мирном городе этот крепкий, исполосованный шрамами мужчина, окруженный сотней стражи, за двойным кольцом каменных стен, каждый день носит неподъемные для любого другого доспехи и не расстается с оружием.

…Особенно теперь, — ответила Ангеррану холодная сталь королевских глаз.

Глава казначейства ощутил, как его, словно освежеванную тушку кролика, повесили на крючок вместе с остальными подданными Штормградской короны. Лишь один человек, казавшийся гигантом, ходил вдоль кровавых рядов, и живые львы, шедшие за ним следом, оскалившись, требовали еще и еще свежего мяса.

Поклонившись, бледный и взволнованный Ангерран ставил короля в одиночестве. На иное решение надеялся глава казначейства, иным видел будущее королевства.

Через два месяца в Штормграде начнется голод. Через два месяца защитники человечества будут браться за оружие лишь бы заслужить обещанные им жидкую похлебку и краюху черствого хлеба. Доблестная армия не будет повержена врагом на поле брани, если только орки не воспользуются ситуацией и не дадут генерального сражения. Голод и болезни, которые последуют за нехваткой продовольствия, будут страшнее и губительнее.