Дмитрий Скирюк - Кукушка

Ялка еле разлепила одеревеневшие губы:

— Зачем это всё? Я не хочу допроса с пытками... Пусть уж лучше сразу... Почему вы так в этом уверены?

— Допрос — поганая штука. — Хагг говорил теперь очень быстро, наклоняясь как можно ближе, так, что Ялка чувствовала исходящий от него запах пота и чеснока. — Ты даже не подозреваешь, КАК ловко они умеют допрашивать! Чем меньше ты им скажешь на первом допросе, тем меньше у них будет шансов тебя запутать и сразу обвинить. Им понадобится пытка. А по закону перед пыткой полагается несколько дней держать подозреваемого в одиночке, на воде и хлебе, чтобы сломить его волю. Если всё так и случится, мы выиграем дня три, а может быть, неделю, а это много. Мы к тому времени успеем что-нибудь придумать.

— А если не успеете?

— Тогда тебе придётся терпеть. Терпеть в любом случае! Иначе — костёр. Поняла? Костёр или вода. Или меч. Или верёвка. Что для тебя одно и то же.

Повисла ужасающая тишина. Даже за окном все звуки будто замерли. Мысли путались, цеплялись друг за дружку, словно ноги у плохого бегуна, ни одна не поспевала вовремя, и каждая была не к месту. Кулаки сцепило судорогой. Опять возникло ощущение бездны за спиной — вращающейся пропасти, откуда в душу веет сквозняком, и почему-то несильно, но резко заболела грудь.

— Это вы... будете меня пытать?

Золтан вздохнул и поднял взгляд к потолку.

— Я молю Бога, чтобы этого не случилось, — искренне сказал он. — Но коль придётся, то заранее меня прости. А можешь не прощать, но всё равно терпи! Иначе нельзя: мне приходилось этим заниматься и я знаю, что слукавить будет трудно. Будет больно. Может, даже очень больно. Но я постараюсь сделать всё, чтоб не навредить тебе и твоему ребёнку. Поняла? Ты поняла или нет? Ты не должна сдаваться, ни при мне, ни без меня. Ты сейчас — лягушка в крынке со сметаной. («Лягушка-кукушка», — ни к селу ни к городу подумалось Ялке.) Двигай лапками. Ты должна это выдержать, девочка, потому что у тебя есть хоть какая-то надежда, а у других её нет... У тебя здоровое сердце?

Вопрос застал девушку врасплох.

— Сердце? — неуверенно произнесла она. — Не знаю... Кажется, да. Но у меня мама умерла от сердца.

Золтан покивал:

— Хорошо, что сказала. Я учту.

Она подняла голову.

— Как... — начала она, но спазм сдавил ей горло. Ялка умолкла, но потом переборола себя и всё-таки договорила до конца; — Как это будет?

— Не сейчас — Золтан распрямился и шагнул к двери. — Тебе расскажут. И покажут. Это тоже часть... процедуры, мне же и придётся рассказывать. А пока постарайся не думать об этом.

— О чём мне тогда думать?

Вопрос догнал его уже на пороге. Золтан обернулся, помедлил и указал рукой на ее округло выпирающий живот.

— Думай о нём, — сказал он, — Ешь свою чечевицу и думай. Теперь у него, может, есть будущее.

И он захлопнул за собой дверь.

Выйдя из лечебницы во двор, на свежий воздух, Золтан фазу ощутил, как закружилась голова, и ухватился за дверной косяк. Прикрыл глаза и некоторое время так стоял, гулко сглатывая и пережидая дурноту. «Старею, — вновь подумалось ему. — А может, не старею, а просто — весна. От весеннего воздуха всегда голова кружится...»

Он облизал сухие губы и украдкой огляделся — не видел ли кто его приступа. Вроде никто не видел. На душе сделалось муторно и мерзко. Разговор с девушкой напряг его больше, чем ожидалось. Он так и не понял, удалось ли ему растопить в её душе ледок недоверия. Впрочем, это было ничто по сравнению с тем, что он раскрыл своё инкогнито, хотя бы даже перед ней: он был лазутчик, а вокруг был стан врагов (во всяком случае уж точно — не друзей). Пока их тайна была ведома ему и Иоганну, который Шольц, в душе был относительный покой. За Шварца тоже можно было особо не беспокоиться — тот слишком хорошо знал Хагга, чтобы проболтаться. Но теперь в тонкости расклада была посвящена девочка, которая пребывала в отчаянии и никому не верила, и кто мог знать, как повернётся судьба. Правильно он поступил, неправильно — теперь уж не было иной возможности проверить, кроме как дождаться, когда все раскроют карты. А пока оставалось только увеличивать ставку.

Небо темнело. Если не считать цвирканья ласточек, царила тишина. Жгли прошлогодние листья. Сиреневый дым щекотал ноздри. Раздался звон колокола — монахов скликали к вечерне. Пропускать молитву было негоже, и Золтан сделал шаг с крыльца по направлению к церкви.

И тут его схватили за рукав.

Подавив первый и естественный позыв вырваться и надавать нахалу по морде, Золтан придал лицу выражение брезгливого недоумения, обернулся и нос к носу столкнулся с сумасшедшим Смитте. Как этот здоровяк ухитрился незаметно к нему подобраться, оставалось лишь гадать. Скорее всего он просто стоял за дверью, дожидаясь, пока кто-нибудь выйдет.

— Кар-кар, — вместо приветствия сказал толстяк, дурацки улыбаясь. — Кар-кар! Ведь ты тоже ворон?

— А, это ты... — Хагг разжал его пальцы и высвободил рукав. — Чего тебе надо?

— Тебя, — последовал ответ. — Он говорит: «Искал». Искал!

— Кто искал?

— Он! Он — Смитте часто задышал, придвинулся ближе и снова вцепился в его рукав. Ладони его дёргались, челюсть отвисла, лицо, и так лишённое всяческого выражения, сделалось и вовсе тестяное. — Ты знал его? Ты знал... Он возвращается, он скоро будет здесь. Или... не здесь. Но здесь он тоже будет! Да. Потом они: четыре лошади, четыре всадника, четыре возгласа трубы, конь блед, конь рыж и два других коня... Отряд... отряд... Дашь подудеть, когда наступит время, первый ангел? Дашь или не дашь?..

Смитте был умалишённым безобидным, за таким не замечалось буйства и припадков, он мог обихаживать себя самостоятельно, и ему дозволялось гулять по монастырю где вздумается, разве только за ворота не пускали. Но сейчас явно происходило что-то неладное. Золтан с некоторым беспокойством увидел, что глаза толстяка закатились, лоб сморщился, а изо рта свисает ниточка слюны. Напряжение росло, Хагг заопасался, что сейчас тот рухнет в обморок или ещё, чего доброго, облюёт его. Он огляделся вправо, влево и, к немалому облегчению, увидел, как по дорожке движется Бертольд. Тот шёл с работ, нёс на плече лучковую пилу и очень торопился, даже не глядел по сторонам, а может быть, нарочно напускал на себя подобный вид в надежде проскользнуть. «Удача!» — подумал Золтан и тотчас рявкнул:

— Бертольд!

Монах аж присел и стал оглядываться, усердно притворяясь, что не замечает их обоих. Хагг замахал рукой: Шварц! Подойди сюда.

Брат Бертольд приблизился, опасливо косясь по сторонам. Руки его нервно теребили рясу.

— Я, господин Золтан... меня... это... настоятель... А что случилось?

По-прежнему поддерживая Смитте под руку, Хагг поманил монаха пальцем, а когда тот наклонился, жёстко взял его за воротник и притянул к себе.