Дмитрий Скирюк - Осенний Лис

Холодная вода обожгла не хуже огня. Жуга всплыл, крича и задыхаясь, и снова скрылся в волнах — плавал он из рук вон плохо. Тяжелая туша корабля ворочалась совсем рядом, Жуга еще успел заметить, как что-то темное мелькнуло в воздухе, прежде чем очередная волна накрыла его с головой, и рев прибоя поглотил его последний крик.

Темнота.

Долгий, пристальный взгляд. Лицо худое и очень длинное. Короткий жесткий ежик стриженых волос. Темные, в глубоких впадинах глаза. Сурово сжатые губы.

Жуга впервые в этом сне был самим собой. Он смотрел в эти темные холодные глаза, и прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он нашел в себе силы сделать первый шаг.

— Кто ты? — спросил Жуга.

Молчание.

— Ты… Веридис?

Лицо дрогнуло.

«Нет».

— Чего ты хочешь?

«Я возвращаюсь. Меня одолели в нечестном бою. Я должен был вернуться».

— Зачем ты приходишь ко мне?

«Мне нужно тело. Мне нужен ты. Ты или девчонка. Или вы оба».

— Вот значит, как… — пробормотал Жуга. — Огонь в порту, и дом волшебника, и та сгоревшая цыганская кибитка — все только для того, чтобы мы с ней встретились?

«Не с ней. Со мной».

— Ты жесток.

«Я должен был вернуться».

— Цыгане, волшебник и дюжина гребцов вместе с ладьей — не слишком ли большая цена за твое возвращение?

«Все части света могут гореть в огне, меня это не затронет. Я должен был вернуться».

— Меня ты не получишь.

«Тогда я заберу ее».

— Зерги сможет за себя постоять.

Тонкие губы искривила улыбка.

«Ты уверен?»

Жуга промолчал.

«Ты сам позовешь меня,»— сказал голос и исчез.

Жуга открыл глаза и долго не мог понять, где находится.

Он лежал в тепле и тишине, глядя вверх, на черные потолочные балки, откуда мягким пологом свисала ветхая рыбачья сеть. Пахло дымом. Потрескивал огонь в очаге. Слышно было, как за окном завывает ветер.

Жуга пошевелился, и вдруг понял, что в кровати он не один — чье-то теплое тело тотчас же теснее прижалось к нему, тонкая рука поправила латаное одеяло. Жуга повернулся и замер, увидев совсем рядом знакомые серые глаза.

— Зерги?! — Он сел, порываясь встать. Голова закружилась. — Я…

— Лежи, дурачок, лежи, — улыбнулась та. — Мы одни. Яльмара и цыганенка я услала — пусть до рынка сходят, может, хоть поесть чего-нибудь купят.

— Но почему… ты…

— Иначе бы ты не отогрелся — море, оно не шутит.

— Где мы?

— В рыбачьей хижине.

— А что ж хозяева?

— Нет хозяев, — девушка помрачнела. — И видно, уж давно нет.

Жуга вздохнул и откинулся на подушку. Его знобило.

— Сколько времени прошло? — спросил он.

— С тех пор, как мы разбились? Ночь и еще полдня.

— А с кораблем что?

— Нет больше корабля.

— А немец?

— Не знаю, — Зерги пожала плечами. — Сбежал, наверное. Когда на берег вылезли, он еще с нами был, а после пропал куда-то…

Жуга помолчал.

— Как вы меня вытащили?

— Волны выбросили. Считай, что второй раз родился.

Левое запястье все еще чесалось. Жуга выпростал руку из-под одеяла. Браслет был на месте.

— Я не стала его снимать, — перехватив его взгляд, пояснила Зерги. — Хотя все остальное — пришлось.

Жуга покраснел. Близость юного девичьего тела опьяняла, исподволь, потихоньку разжигая огонь желания. Зерги улыбнулась:

— Ну, я гляжу, ты совсем уже оттаял.

— Извини, — Жуга сел и принялся выпутываться из одеяла.

— Глупый, — легкая рука легла ему на плечо и потянула обратно. — Иди сюда…

Когда Яльмар, навьюченный как ишак, сквозь дождь и ветер добрался наконец до хижины, то обнаружил дверь запертой изнутри, и, поразмыслив, решил не стучать.

— Как же тебя все таки зовут?

— А тебя? — вопросом на вопрос ответила Зерги. — Или хочешь, чтобы я поверила, будто так и звать тебя — Жуга?

Жуга пожал плечами.

— Когда-то звали по-другому, а потом… Я сам так решил.

— Опасная эта вещь — прозванья всякие, — девушка нахмурилась. — Нельзя с ними играть — как назовешься, так и жить будешь.

— На себя посмотри. Зерги — а! о! куда бежать… Тоже мне, имечко…

— Молчал бы уж, дурак.

— Уж и сказать нельзя… И все таки, почему — Зерги?

— Просто так… — Девушка села, обхватив колени руками, и зябко поежилась. Покосилась на очаг — поленья в нем почти прогорели. — Вообще-то это Веридис придумал. Я часто раньше под мальчишку рядилась, если куда-нибудь идти надо было — все безопасней. Попробуй по имени разбери — парень или девка… Вот. — Зерги вздохнула. — Арбалет жалко. Для меня сработан был, особо, на заказ. Веридис за него двести талеров отдал…

Жуга нахмурился.

— Ты говоришь о нем, как говорят об отце. Или — о любимом.

— Ну, как сказать… — Зерги огляделась. — Я родилась в семье рыбака. Вот в такой же хижине росла. А потом… Отец как-то раз в море ушел, да так и не вернулся. Я его почти уж и не помню. Сколько-то лет мы с матерью пробавлялись тем, что море выбрасывало. Потом и мать померла. А Веридис… он был для меня всем. Понимаешь? Отцом, братом… Всем.

Тряхнув головой, она встала и подбросила дров в очаг. Пощупала сохнущие на веревке свои куртку и штаны, поморщилась недовольно: «Сырые!»— пробежала на цыпочках обратно, юркнула под одеяло и завозилась там, устраиваясь поудобнее. Жуга придвинулся ближе и подложил руку ей под голову.

— Брр! холодина… — Взгляд ее упал на браслет. — Помнишь, ты говорил мне, будто он меняет тебя? Расскажи мне, как.

— Да мало ли, как… — пожал плечами Жуга. — По-разному. Сразу даже и не поймешь, а может, и вовсе — только кажется мне. Нюх, вон, острее стал, раны быстрее заживают… А то еще, вроде как наговоры легче творить стало. Раньше, бывало, слов не напасешься, а сейчас сами на место так и лезут, — Жуга задумался на секунду и прибавил с усмешкой. — Глядишь, и вовсе скоро станут не нужны. Да, кстати! Все хотел спросить… Не трудно тебе было мальчишкой притворяться?

— Не очень, — уклончиво ответила та.

— А труднее всего что?

— Ругаться!

Они глянули друг на друга и рассмеялись.

Дверь вздрогнула от мощного удара — похоже было, что там, снаружи этот смех кому-то очень не понравился.

— Эй, вы! — грохотал Яльмар. — Ну может, хватит там? Холодно ведь, зашиби меня Мьельнир!

— Черт! — Зерги подпрыгнула и ошеломленно посмотрела на Жугу. — Мы же про него совсем забыли!

Она прыснула, и оба снова покатились со смеху.

Ближе к вечеру Зерги обнаружила в куче хлама большущий, со сколотым краем горшок и тотчас загорелась идеей вымыться целиком, вытолкав вон ради такого дела уже обоих; что до цыганчонка, то он как ушел вчерашним вечером проведать своих, так и не воротился до сих пор.

Продрогнув на холодном ветру, Яльмар и Жуга решили пройтись.