Марина Броницкая - Я не Поттер!

Остановившись на краю леса, мы созерцали марево пожаров, и оно казалось мне зрелищем куда более ярким и захватывающим, чем какой‑то там квиддич. Сердце у меня в груди трепетало, как птица в клетке. Я завидовал лорду Малфою, Барти, Белле и всем, кто оставил меня здесь, а сам наслаждается жизнью там – в огне.

Внезапно Драко перестал переминаться с ноги на ногу, успокоился, прислонился к дереву и принялся рассматривать свои и так ухоженные ногти. На кого была рассчитана игра, я понял сразу, как только увидел осточертевшую мне троицу грифиндорцев, крадущуюся в высокой траве. Их не должно было здесь быть, они что, заблудились?!

В свою очередь беглецы заметили и нас, а в самую первую очередь – меня. По крайней мере, по перепуганной физиономии Невилла и его филейной части, обращенной к чистому звездному небу, можно было сделать именно такой вывод. Пухлый споткнулся взглядом – об меня, ногами – об корягу, и второе явно проистекало из первого.

— А вы здесь… – пролепетала Гермиона, помогая Долгопупсу подняться.

— Прячемся! – ответил я. – Вы разве не заметили? На лагерь напали!

— Дружок твой в первых рядах этих… напавших стоять должен. Или ростом не вышел? – подал голос ирландец.

И без того заостренные черты лица Малфоя стали просто острыми, казалось, о них пораниться можно.

— Тебя спросить забыл… – процедил приятель. – Валите отсюда! Её вон, — он кивнул на Грейнджер, — первой подвесят.

— Что это значит? – воскликнула Гермиона с нарастающим гневом. – И где твои родители? Там, в масках? А тетя? Тоже там? Это вы министру можете говорить, что не видели её. Не нам!

— Идиотка, они маглов ищут, бегите уже… – заявил Малфой, отмахнувшись от троицы, как от мусора. – Надоели.

— Я волшебница!

— Ты пустое место, — спокойно и серьезно заявил Драко. – Пошла вон.

Зазвучавший металл в голосе блондина даже Симуса заставил остановиться на полпути к наглецу, а он явно хотел драки, безумец. Иногда я и вправду начинал сомневаться, что Финниган маг, с его‑то любовью к рукопашному бою. Парень не задумался, чего ему может стоить такая защита девичьей чести и достоинства.

— Идите–идите… – как эхо, повторил за приятелем Рон, глаз не отрывавший от развернувшейся перед ним панорамы.

Он явно переживал за родных, его заживо ела совесть, чего нельзя было сказать о Джинни. Она не переживала, а просто любовалась хаосом. По–моему, её даже незваные гости не побеспокоили, она их в упор не замечала. Девчонка выглядывала из‑за моей спины, стоя на цыпочках, словно боялась пропустить что‑то важное, и даже моргала нечасто. Это щемящее чувство гордости, причастности к чему‑то великому, испытывал и я сам.

— Джинни… – заучка открыла рот. – Тебе что… тебе… нравится?!

Я поспешил закрыть собой рыжую полностью. Воцарилось молчание, все боялись произнести хоть слово.

— Гермиона, Симус, Невилл – до свидания. Здесь действительно… опасно. Мы родителей Драко ждем, они к бабушке Гойла побежали. Она пожилая, ей помощь нужна. А ты, Герми, беги быстрее всех, это мой тебе совет… – я замолк на секунду, выдержав паузу. – Нравится тебе это или нет – ты грязнокровка. Люди в масках ищут таких, как ты. Ну? Хоть часть моих слов уложилась в твоей забитой всякой чушью черепушке?

Даже убегая, куда глаза глядят, Грейнджер умудрилась оглянуться на меня раза три, не меньше.

Подождав еще минут пять, я шагнул в чащу леса и скрылся от посторонних глаз в непроглядной тьме. В ней я чувствовал себя, как дома. Однако дома я никогда не испытывал такого лихорадочного возбуждения, как теперь. Да я никогда его не испытывал!

Над верхушками деревьев светили звезды, их словно кто‑то рассыпал по небу щедрой рукой. Кузнечики и стрекозы выводили свои трели, не обращая никакого внимания на крики с долины. Сюда долетали лишь самые громкие из них и то, приглушенные, как бы ненастоящие. Казалось, то не предсмертные вопли погибших, а игры шумных детей. Еле слышно шелестела листва, обласканная теплым ветром, полным запахов разгоряченных за день трав. Также тихо и спокойно, не нарушая равновесия сил природы, я поднял палочку кверху. Она не моя, чужая, с сердцевиной из кости подводного ящера, но вот жизнь – моя, только моя.

— Морсмордре…

Символ смерти, понятный всем народам – череп, взмыл ввысь, словно живой. Сейчас его заметят все, они обязательно вспомнят. Забыть его невозможно. Появляясь в разных местах, эта метка десятилетиями говорила врагам – больше здесь жизни нет, здесь только смерть. Тысячи магов отказывались входить в свой дом, увидев зеленую дымку над его крышей. Знали, что больше никого там не найдут. Наверное, с точки зрения света все это очень неправильно и мерзко, не спорю. Но моя точка зрения иная, мой мир – иной. Я хочу прожить каждый день в своей жизни так, чтобы не пожалеть ни о чем, чтобы не стать похожим на своего отца, терзающегося по поводу и без. Я проживу её вот так, как сейчас – счастливо.

Пускай все праведные люди в мире подавятся своими законами, в моем доме живут совсем другие люди, и вместе нам хорошо.

— Да тише вы там! – заорал я, прикрывая голову подушкой.

Нашарив в темноте волшебную палочку на тумбочке, но обнаружив её не одну, а целых три, мысленно я чертыхнулся. Эвкалиптовая — это моя запасная, для редких случаев… с сердцевиной из кости подводного ящера – использовать одноразово, что уже произошло… из слоновой кости — полдома в небо подбросит… Да что ж такое! Где моя палочка?!

Выползая из теплой постели, я хорошо понимал – быть таким злым опасно для здоровья окружающих. Палочек оказалось не три, а четыре, одну подарил мне Барти на день рождения, а школьная, привычная и зарегистрированная, если память мне не изменяет – должна быть где‑то здесь. То ли в чемодане, то ли еще где‑то в комнате, ну на крайний случай – уж точно где‑то в доме. Прошлепав по холодному полу к трубе центрального отопления, тетя её именно так называет, я огляделся по сторонам, планируя пакость. Не поленившись подтащить к высоченному книжному шкафу табурет, я влез на него, стянул поржавевший кубок турнира по регби на имя Томаса Риддла, ученика какого‑то Итона, сполз обратно и хитро улыбаясь пакость совершил. Забарабанил железкой по трубе, искренне радуясь своей сообразительности.

А палочку завтра найду, как высплюсь!

Блаженной тишиной я наслаждался недолго, в комнате Джинни шум стих ровно на пять минут, затем там что‑то громыхнуло, и он переместился этажом выше, под мою дверь. Я замер, притворившись хладным трупом. Пусть заходят, смотрят, если хотят – пусть щупают. Меня нет, душа отлетела давно, а тело вещь бренная – не жалко.

— Он опять заснул… – шептала рыжая, склонившись надо мной. – Устал вчера, бедный.