Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

— Даже оттуда. Долго объяснять. Суть в том, что нас дернуло поехать в этот прокля́тый край… Хотя что я говорю? Не там, так тут… В общем, несчастье случилось именно в той деревеньке. — Она умолкла, прикуривая очередную сигарету и мысленно определяя степень своей откровенности. И внезапно заговорила вновь: — Со мной в школе, на параллельном курсе, учился один человек, с которым мы не ладили с первого года. Со временем детская вражда переросла во взрослую ненависть. Возможно, он так и остался бы мелким недоброжелателем, но… Малфой так и не смог простить мне того, что я оказалась, как бы так сказать — на его стороне. Стала близко общаться с его родителями и их окружением. Так… получилось. Я никогда не думала, что Малфой способен так ненавидеть. А он люто возненавидел меня. И решился отомстить страшной ценой. Любой ценой. Я потом узнала, что он больше двух лет следил за мной и пытался подстроить мне ловушку. Всё больше съезжая с катушек, он уже не желал просто моей смерти, — Гермиона поймала в оконном стекле потрясенный и недоверчивый взгляд Робби, — да, это звучит странно, даже дико. И я сама не знаю, зачем это говорю. Наверное, мне надоело молчать за последние месяцы… В общем, Малфой решил воспользоваться нашим расследованием как удобным поводом. Он сначала дважды зак… заказывал мою смерть местным жителям. А потом… Лишив нас с Генри всяческой возможности связаться с внешним миром и получить помощь, он отравил моего мужа. — Она сделала небольшую паузу. — Мне удалось отыскать эту тварь, — голос Гермионы стал глухим, а взгляд стеклянным. — Один знакомый граф… То есть потомок графского рода… Помог мне найти логово Малфоя. Только я всё равно не смогла спасти Генри, — она закрыла глаза. — Не знаю, как я пережила всё это. Если бы не Етта… Знаешь, несмотря на всех друзей и близких, помогавших мне, я чувствовала себя одной во всём мире. Жить не хотелось совсем. Да и не хочется. С меня глаз не спускали… А потом родилась Генриетта. До ее появления на свет я жила с… родственниками в частной гимназии, закрытой на лето. Потом долго лежала в больнице… Хвала Мерлину, ребенок родился здоровым, хотя мне было нелегко. И я уже никогда не смогу иметь детей.

Выписавшись из больницы, я решила убежать ото всех. Понимаешь, мой муж и особенно еще один близкий мне человек очень известны в определенных кругах лондонского общества. Меня не могли оставить в покое после всего случившегося. Я решила пожить пока здесь, с родителями и Еттой. И я всё меньше и меньше хочу возвращаться. Всё реже пишу друзьям и близким, — ее голос становился тише и глуше, — о чем писать? У меня ничего не происходит. Я и не хочу, чтобы что‑то происходило. Я уже вообще ничего не хочу. Если бы не Етта… Она так похожа на Генри, — голос Гермионы стал мягче и ласковее, — особенно глаза. У нее такие зеленые глаза, глубокие, как Омут памяти, бездонные…

Она умолкла. Потрясенный Робби тоже молчал.

— И зачем я всё это сказала?.. — вслух спросила у самой себя Гермиона. — Страшно поворачиваться и узнавать, что ты теперь обо мне думаешь.

— Я думаю, что тебе надо помочь справиться со всем этим кошмаром, — пробормотал Робби. — Это похоже на детективный триллер. Я почувствовал себя мальчиком на фоне твоей жизни. Но ты не должна отчаиваться! Гермиона! Ты молодая, красивая, образованная женщина. Твои родители не бедны — средства на существование у тебя будут…

— О, насчет средств на существование не волнуйся, — невольно усмехнулась Гермиона, всё еще стоя спиной к приятелю.

— Ну вот! Ты не должна запираться в загородном доме и жить прошлым!

— Это всё слова, Робби, — вздохнула молодая женщина. — Красивые слова. Мне часто их говорят и пишут, я сама повторяю их себе постоянно. Только вот ничего не осталось, даже прошлого. Я больше не хочу путешествовать, не хочу учиться. Мне не интересно работать, я не могу придумать, чем могла бы заниматься. Не могу видеть друзей, в глазах которых неизменно читаю сочувствие и понимание, жалость и бессильное желание помочь… Я даже матери с отцом не сказала о том, что случилось с Генри. Потому что я и бежала‑то сюда от этих бесконечных сочувствующих глаз. Хотя и это не может продолжаться вечно. Мама с папой и так уже думают о том, что мой муж прохлаждается где‑то, бросив жену с младенцем, и не явился ни разу за четыре месяца. Вслух они, конечно, мне этого не говорят. Но я‑то знаю, — она горько вздохнула. — Иногда так хочется разучиться видеть в глазах людей правду… Вот я сейчас повернусь, и ты посмотришь на меня этими страшными сочувствующими глазами. А всё только потому, что я разоткровенничалась. Просто слишком много молчала за те четыре месяца, что живу здесь. Что ты скажешь мне, Робби?

— Я потрясен, — пробормотал парень. — Я хочу помочь… Черт возьми! Обещаю, что не буду тебе сочувствовать. И постараюсь вытащить из депрессии.

Гермиона усмехнулась.

— Ну, попробуй. Только ты не сможешь мне не сочувствовать, я по голосу слышу. М… Робби…

— Да, Герм?

— Видишь на столе солнечные очки? Вон, под шарфом, — она смотрела на парня в отражении стекла — за окном уже стемнело, и освещенная терраса была видна, словно в зеркале. — Надень их, пожалуйста. Можешь считать это глупой прихотью. Но, если хочешь спасать меня от депрессии — ты можешь передумать, я не буду против, — не разговаривай со мной без солнечных очков.

— Почему?!

— Не хочу видеть твоих глаз. Я стала ведьмой — я читаю в глазах мысли и чувства. И всё чаще во взгляде собеседника меня жгут искреннее сочувствие и жалость. А я их больше выносить не могу…

Робби виртуозно взялся выводить Гермиону из депрессии. Он даже купил себе новые солнечные очки и после того, как Гермиона несколько раз отводила взгляд, стоило ему попробовать снять их, внял странностям своей подруги и носил теперь постоянно в обществе женщины этот барьер между нею и своими мыслями.

Гермионе нравился маггловский мир, в который Робби теперь часто заставлял ее окунаться. Они ездили по клубам и дискотекам, по развлекательным центрам, боулингам, бильярдам и ресторанам. Молодой человек познакомил женщину со своими друзьями и подругами, и, со временем, заставил ее саму желать покинуть тихий и спокойный дом Грэйнджеров, из которого так сложно было вытащить молодую ведьму поначалу. Гермиона чувствовала себя свободно в обществе магглов, в заведениях, где ее никто не знал, а немногочисленные новые знакомые не ведали о ее прошлом.

Наследница Темного Лорда совсем перестала использовать магию и даже пару раз забывала дома свою палочку. Единственным волшебством, к которому она неизменно прибегала, была трансгрессия. То и дело, «теряя» Робби на шумных вечеринках и в веселых компаниях, молодая мать пряталась и переносилась домой — кормить грудью свою маленькую дочку, с которой продолжала проводить всё то время, которое не тратила на попытки развлечься или сон.