Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

— Люциус, — через некоторое время игриво наклонилась к его уху Гермиона, продолжая усиленно массировать широкие плечи, — ты со мной откровенничаешь?

Он немного повернул голову в сторону и посмотрел ей в лицо.

— А нельзя? — спросил он с ухмылкой. Гермиона, уже совсем лежавшая на его спине, сползла немного на кровать.

— Это дорогого стоит! — хмыкнула она.

— Подарок, — блеснул глазами мужчина, ложась на бок. — В ответ на твою откровенность.

Гермиона не смогла сдержать ироничной усмешки.

— Неравносильный, понимаю. Считай его авансом, — он, не отрываясь, смотрел в ее глаза и продолжал едва заметно усмехаться.

— Теперь я тебе должна? — прищурилась Гермиона. — Что же?

— Еще один массаж.

— Всего один?

— Я сегодня несказанно щедр, — Люциус поднял руку и задумчиво провел тыльной стороной ладони по ее губам. Он пристально смотрел ей в глаза и молчал. Лежа рядом, опершись головой на согнутую в локте руку, он начал наводить указательным пальцем, едва касаясь кожи, очертания ее лица: со странным выражением, будто скульптор или художник в момент работы.

— О чем ты думаешь? — тихо спросила Гермиона через какое‑то время.

— Вы перегибаете палку, миссис Саузвильт, — внезапно расхохотался Малфой–старший, — таких массажей еще не изобрели!

— Мерлин Великий, как же я по тебе скучала! — не смогла сдержать избытка внезапно нахлынувших чувств Гермиона, расплываясь в довольной улыбке.

* * *

— Ну, дорогая, скажи «мама», — Гермиона сидела на ковре перед малышкой и прятала за спину ее любимого плюшевого кролика, — и мама отдаст тебе Тото!

— Мама! — прошипела Генриетта.

— Ну, милая, скажи это так, как я.

— Мама — смешная! — снова зашипела Генриетта и засмеялась. — Дай!

— Моя госпожа слишком переживает, — прошипела свернувшаяся рядом кольцами Алира.

— Дай! — вторила ей малышка и захлопала в ладоши. — Алира — хорошая! Скажи ей! Мама расстраивается.

— Маленькая госпожа должна стараться говорить так, как люди.

Етта состроила недовольную рожицу и, плюхнувшись на ручки, быстро поползла вокруг Гермионы, хватая своего кролика.

— Тото молчит, и его все любят! Я тоже буду молчать! Мама говорит много непонятных слов, хотя может говорить понятно!

— Что она хочет? — не выдержала сидевшая рядом Джинни. — Переведи!

— Говорит, что на парселтанге все слова понятные и что она вообще будет молчать, раз мы такие вредные, — простонала Гермиона. — Ну что же это такое?!

— Тото хочет кушать, — зашипела Генриетта. — Мама, покорми Тото!

— Мама покормит Тото, если Етта попросит по–английски.

— Что? — несколько раз хлопнула ресницами малышка и вопросительно посмотрела на Алиру.

— Не знаю, — прошипела змея в ответ. — Вероятнее всего, она хочет, чтобы вы сказали что‑то по–человечьи.

— Алира, скажи маме, что она вредная! — досадливо хлопнула ручками по полу Генриетта. — Вредная, вредная мама!

— Вредная Етта! — в сердцах прошипела молодая ведьма.

— Мне нужен переводчик!!! — взорвалась Джинни Уизли, вставая с дивана. — Это просто дискриминация!

— Вирджиния веселая! Смотри, она сейчас обрадуется, — зашипела малышка Алире, и, осторожно поднявшись на ножки, пошатываясь пошла прямо к Джинни.

— Великая Моргана! — просияла рыжая ведьма, кидаясь к ней. — Моя умничка!

— Вирджиния, покорми Тото! — замахала руками девочка. — Ам! Тото! — добавила она потом по–английски.

— Аааа!!! — подскочила Гермиона. — Она разговаривает! Разговаривает!!!

— Мама — странная, — задумчиво прошипела Генриетта, которую Джинни подхватила на руки, — если «ам», — она опять с трудом выдавила это слово по–английски и взмахнула ручками, — ей кажется понятнее, чем всё остальное…

— Что ты смеешься? Гермиона! — негодовала Джинни. — Что она сказала? Гермиона! Даже твоя змея, кажется, хохочет! Это нечестно!!!

* * *

Робби чувствовал, что что‑то не так. Его всё неотвязнее преследовало это неприятное ощущение.

Бедный парень не знал, в чем постоянно ошибается. Он всё время ломал голову над этим и только сильнее запутывался.

Гермиона снова неуловимо изменилась. Если после их первой ночи она стала фальшивой, то теперь появилось еще и какое‑то ожесточение, агрессия. Она избегала встреч и то и дело пропадала куда‑то из дома сама, оставляя ребенка с матерью или Вирджинией.

Еще Робби очень не нравилось, что Гермиона не подпускает его к дочери. Она неизменно придумывала причины, по которым они не могут куда‑то ходить вместе и бесконечные поводы увести Етту из помещения, в которое попадал парень. По словам матери, то же самое делала и миссис Грэйнджер со своей подругой. Правда, сейчас она много работала и не так часто виделась с миссис Томпсон — но, если раньше они постоянно сюсюкали с малышкой, то теперь Стэфани видела Етту лишь несколько раз и то мельком.

Робби тщетно искал возможные причины такого странного поведения своей девушки. Недоверие? Дурное влияние? Но какое же он может оказывать дурное влияние на полугодовалую девочку?

Гермиона знала, что его это волнует. Но тут уж действительно не могла ничего поделать. Етта мало того, что слишком быстро развивалась, так еще и стала говорить исключительно на парселтанге, нехотя и с трудом выжимая из себя при необходимости отрывочные английские слова. В таком состоянии ей никак нельзя было контактировать с магглами.

С ней и волшебникам‑то приходилось нелегко. Джинни не понимала парселтанга, Алира не понимала слов Джинни, Етта не всегда разбирала английский и вовсю болтала со здоровенной Королевской Коброй, доводя миссис Грэйнджер до инфаркта, а младшую Уизли — до зубовного скрежета. Понимавшая всех Гермиона, вся затурканная своими проблемами, злилась из‑за того, что ее донимают просьбами о переводе; а еще потому, что Джинни, несмотря на языковой барьер, не считала, что с Еттой творится что‑то неправильное. Скорее она злилась оттого, что не может понимать змеиную речь сама.

Алира тоже проблемы не находила. А мистер и миссис Грэйнджер боялись спорить с дочерью или указывать ей на ненормальность ситуации и тоже в результате поддерживали Джинни, уверяя, что всё в порядке и что в этом возрасте дети вообще не говорят, а так есть возможность понимать, чего хочет их девочка.

Всё это раздражало Гермиону. Она принципиально не разговаривала с Еттой на парселтанге, считая, что не нужно поощрять подобное отклонение. И в результате глупо завидовала своей собственной змее, которая постоянно болтала с ребенком.

— Какой к скандинавскому лешему парк, Джинни?! — злилась Гермиона как‑то вечером, наворачивая круги по своей спальне. — Если она шипит?!

— Чай не средневековье, на костре не сожгут, — не сдавалась рыжая ведьма. — Ребенку нельзя постоянно сидеть в доме, ты даже во двор ее редко выносишь из‑за соседей!!!