Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

Таких речей Гарри не снес.

Он, по словам Рона, вообще становился страшен, когда выходил из себя — а это случалось всё чаще в последние годы.

Но, несмотря ни на что, Рон старался оставаться преданным делу, которое они затеяли. Пусть и устал, пусть измотался за долгие годы лишений и бед, пусть тоже изменился не в лучшую сторону — но он был бы верен Гарри Поттеру и памяти Дамблдора до конца, потому что уже потерял из‑за всего этого слишком многое, а коней, как говорят магглы, на переправе не меняют.

И Рон смиренно принял бы смерть, ибо именно за этим пришел в тот роковой день вслед за Гарри в дом Гермиониных приемных родителей. Именно он должен был стать той жертвой, убийством которой будет создан Хоркрукс Гарри Поттера: новая ступень лестницы к победе над Волдемортом. И бесконечно уставший от вечной борьбы Рон в какой‑то степени даже радовался этому. Он уже давно был готов сдаться, но что‑то мешало… То ли привычка, то ли верность дружбе, то ли страх…

Повзрослевший, посуровевший и умудренный жизнью за эти годы Рон был способен на многое ради борьбы, в которую ввязался ребенком, с легкой подачи привыкшего жертвовать пешками Дамблдора. Готов на многое, даже на смерть, — но не на убийство близких. Разве не ради их спасения, не ради будущего своей семьи и своих родных они должны были убить того, кто звался Темным Лордом? А если разрушить всё во время борьбы — то ради чего же вообще бороться?

Рон не мог, не должен был позволить обезумевшему Гарри убить свою единственную сестру. И, пусть ничего и не мог сделать, теперь он чувствовал весь невообразимый груз этой страшной вины. И поклялся отомстить Гарри Поттеру. Потому что наконец‑то полностью признал — его друг лишился рассудка на этой бесконечной войне со всем миром.

И во имя общего блага его теперь нужно остановить.

Но Гарри Поттера не нашли. Ни мракоборцы, а он был теперь официально разыскиваемым преступником магического мира, ни лучшие Пожиратели Смерти, ни сам Волдеморт. Гарри исчез, провалился сквозь землю и нигде не оставил следов — там, где они с Роном обитали в последний раз, были найдены только признаки недавнего присутствия волшебников да останки бедолаги Добби.

Они и перерубленное пополам тело Алиры похоронены теперь в уединенном уголке парка при поместье Малфоев, на дальнем берегу пруда.

Всё время, прошедшее с того страшного воскресного утра, Гермиона провела у Люциуса. Он прибыл почти сразу вслед за Волдемортом и неизменно оставался рядом с ней все эти дни. Они почти не разговаривали, во всяком случае, не говорил он. Гермиона то и дело впадала в истерики, начиная кричать и плакать, сыпать угрозы в пустоту и проклинать Гарри и «весь этот паршивый мир». Старший Малфой слушал ее молча и умел успокоить, тонко улавливая ту черту, до которой стоит позволять выговориться и за которую лучше не давать зайти.

Наверное, если бы не этот с одной стороны непривычный, но с другой всё так же спокойный и трезво взирающий на мир Люциус, она попросту сошла бы с ума за эти дни.

Теперь действительно стало лучше. Сердце ожесточилось, и хотелось жить дальше: из упрямства, назло всем.

И чтобы было кому помнить о тех, кто ушел из этого мира, отправился дальше, в неизвестную черноту.

И чтобы было кому за них отомстить.

За всю свою жизнь Гермиона возненавидела только двух людей. Возненавидела люто и дико, до зубовного скрежета, до волчьего воя. Но один из них мертв, и его легкая смерть всё еще жгучим ядом отравляет ее душу.

Теперь появился второй. Живой, отчаянный и фанатично убежденный в своей правоте. Тот, чью жизнь теперь бережет самое ценное, что у нее осталось — Генриетта. Поистине дьявольская ирония судьбы. Дьявольская идея Гарри Поттера. Гениальная. И бесконечно жестокая…

Гермиону вывел из оцепенения задумчивый голос незаметно подошедшей Полумны Лонгботтом. Бледная, всё так же неуловимо неземная, далекая от окружающего мира, она предстала перед наследницей Темного Лорда в черной траурной мантии и красном берете на распущенных, спутанных ветром волосах.

По лицу молодой миссис Лонгботтом блуждали странное выражение и легкие тени покачивающегося невдалеке высокого кладбищенского дуба.

— Я считала, что Джинни — одна из тех немногих, кому в этом страшном мире опасность не грозит, — грустно и задумчиво сказала она. — А теперь мне хочется плакать. — Светлые выпуклые глаза Полумны действительно заволакивали сдерживаемые слезы. — Она заслуживала жить. И, хотя мы редко виделись, мне будет не хватать ее. — Девушка положила свою прохладную ладонь на руку Гермионы и сказала с печальной задумчивостью, которая не оставляла ее никогда: — Невиллу тоже очень жаль. Действительно жаль, Гермиона. Он не смог прийти сегодня, ты должна понять это, — и Полумна обвела рассеянным взглядом разбившихся на группки присутствующих.

Проститься с Джинни Уизли пришли не только многочисленные родственники и некоторые старые друзья, но и многие Пожиратели Смерти, и почти весь персонал Даркпаверхауса. А надгробную речь после маленького человечка с клочковатыми волосами произносил сам Лорд Волдеморт.

Не хотелось Невиллу Лонгботтому встретиться здесь и с теми членами Ордена Феникса, кого, как знала теперь Гермиона, он считал предателями. Ему и так приходилось работать в школе, руководимой МакГонагалл.

А более всего остального, наверное, не хотелось бы ему повстречаться на этой кладбищенской земле с облаченной в траур, мрачной и постоянно хмурящейся Беллатрисой.

— Я понимаю, Полумна, — тихо сказала Гермиона, опуская в землю глаза. — Спасибо, что пришла ты.

— Хотела проститься, — просто сказала девушка. — Пред лицом смерти равны все, здесь нет сторон и различий. Это люди, которые вырастили тебя? — спросила она затем, кивая на стоявших в стороне Грэйнджеров и Робби.

Последнему было решено не моделировать память, ибо он нормально перенес потрясение, а изменения требовали бы создания очень большого пласта ложных воспоминаний, чтобы объяснить исчезновение Джинни и переезд Гермионы с дочерью от мистера и миссис Грэйнджер, где она больше оставаться не могла.

Гермиона не говорила с Робби до дня похорон, с ним беседовали целители и другие волшебники. Сегодня, перед церемонией погребения, они поговорили здесь, перед кладбищенской оградой.

В другой раз молодая женщина подивилась бы тому, как стойко воспринял Робби и невообразимое для маггла существование мира магии, и ее, Гермионы, вынужденный отъезд и разрыв с ним. Но сейчас ей было почти всё равно. Она старалась вообще не думать. Ни о чем. Потому разговор получился сухим и кончился очень быстро. И с того времени Робби уже не пытался заговаривать с ней.