Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

Гермиона опять попыталась вырваться, ловя себя на мысли, что всё происходящее доставляет ей физическое удовольствие.

— Волд, перестань! — простонала она. — Ну что ты делаешь?! Ну сейчас же Люциус вернется…

— Не вернется, — задыхаясь, прошептал Макнейр, уткнувшись в ее шею, — он дал нам целый час, чтобы развеять твою скуку.

— ЧТО?! — оторопела Гермиона, даже перестав противиться происходящему.

Макнейр воспользовался этим и впился в ее губы. Несколько секунд женщина не двигалась от неожиданности, а потом резко дернулась, села и схватила его за плечи.

— Что ты сказал?! — повторила она.

Волшебник засмеялся, прижимая женщину к себе той рукой, которая находилась у нее под платьем.

— Никаких дуэлей, заверяю тебя! Просто дружеская услуга.

— Ты что?! Ты издеваешься надо мной?! — Она отстранилась, упирая выпрямленные руки в его грудь. — Не попросил же он…

— Да чтобы я без разрешения прикоснулся к жене своего друга?! За кого ты меня принимаешь?! — расхохотался волшебник.

Гермиона вытаращила глаза. Пользуясь ее замешательством, он прижал наследницу Темного Лорда к себе и сделал несколько весьма недвусмысленных движений рукой под ее одеждой.

Гермиона с силой вырвалась и вскочила на ноги.

— Ты или рехнулся, или… — задыхаясь, выпалила она.

Волден веселился вовсю, глядя на растрепанную, возмущенную ведьму.

— Какая верная жена! — похвалил он. — Люциус будет тронут!

Не слушая больше, Гермиона выскочила из гостиной и, миновав коридор, в ярости ворвалась в кабинет своего мужа.

— Какого дьявола?! — взревела она, распахивая дверь с такой силой, что петли жалобно скрипнули. Люциус, невозмутимо восседавший за столом, с задорным интересом посмотрел на нее.

— Двадцать три минуты, — объявил он. — Зачем же ты так рано убежала?

— Ты…

— Не ценишь отеческой заботы…

— Ты!..

— Вот так: решаешься сносить все муки ревности ради возлюбленной, — горестно посетовал он, — а она так легкомысленно отвергает все твои…

— Сумасшедший негодяй!!! — закричала Гермиона.

— Какой взрыв эмоций! Какие чувства! — Люциус развалился в кресле, закинув ногу на ногу и взирая на нее с насмешливым восхищением. — Браво! Наш маленький план увенчался грандиозным успехом! О, только не нужно плакать. Ведь я забочусь только о тебе…

— Мерзавец, — простонала Гермиона, попятившись, — ты… ты просто… Это ни в какие ворота…

— Натурально словно заново родилась! — подытожил Люциус с наигранным восторгом.

Гермиона развернулась и выскочила из кабинета.

— Ты ко мне, дорогая? — осведомился Макнейр, на которого ведьма налетела в холле.

— Сожри вас всех квинтапеды! — зло бросила она, почти бегом поднимаясь по лестнице.

В комнате разъяренная женщина первым делом схватилась за сигареты. Но она пылала сейчас настоящим бешенством и больше всего хотела выговориться. А еще уж точно не собиралась оставаться на ночь в одной с Люциусом спальне. Потому, затушив окурок, она наспех привела себя в порядок, досадливо вытирая злые слезы, и трансгрессировала в Даркпаверхаус, в главный круг у поста привратника.

В холле оказалось людно и шумно: было около семи часов вечера, гимназисты спешили на ужин. Гермиона торопливо вышла из трансгрессионного круга и, коротко постучав, вошла в привратницкую.

Рон сидел у деревянного стола и при свете тусклой свечи чистил от воска большие серебряные канделябры. При виде Гермионы он улыбнулся с радостным недоумением, отложил замысловатый подсвечник и встал.

— Вот так сюрприз! Ты не дома?

Гермиона не сдержалась и всхлипнула.

— Эй, что случилось?! — встревожился Рон, подходя ближе. — Гермиона, на тебе лица нет! Садись.

Она послушно опустилась на деревянную кушетку у стены. К горлу комком подступала обида, губы предательски задрожали.

— Я… Я снова буду надоедать тебе своими проблемами, — предупредила она с вымученной улыбкой, стараясь взять себя в руки.

— Да ради Мерлина — тут не очень‑то весело, — хмыкнул Рон. — Будешь сливочное пиво?

— Уж лучше огневиски, — буркнула Гермиона.

— Эй, да что случилось? — подозрительно спросил рыжий верзила, вытаскивая с антресолей початую бутыль.

За время работы в гимназии Рон окреп и поздоровел, из‑за чего, благодаря своему высокому росту, смотрелся настоящей громадиной. Его довольно длинные и пребывающие в постоянном беспорядке волосы потемнели, приобретя стойкий терракотовый с проседью цвет, а выцветшие во время мытарств с Гарри веснушки, отдельно почти неразличимые, придавали лицу неравномерный медный оттенок. Рон, не отличавшийся особой аккуратностью, таскал засаленную, напоминающую старый халат мантию грязно–оливкового цвета, огромные стоптанные башмаки и помятую остроконечную шляпу, напоминающую скорее ночной колпак и чаще выступающую в роли тряпки, чем в качестве головного убора.

Привратник опустил на стол мутную бутыль с огневиски и вопросительно посмотрел на Гермиону, рукавом протирая измазанное мелом (он натирал смесью мела с каким‑то раствором серебро) лицо.

— Даже не знаю, как сказать, — пробормотала молодая женщина, скривившись. — И притвори дверь плотнее, пожалуйста: я буду курить. — Рон послушался. — А теперь налей мне огневиски.

— Да что стряслось, Гермиона?! Дома что?

— Дома, — мрачно кивнула она, закуривая. — Мой муж меня «развлекает».

Рон нахмурился. Вообще‑то он терпеть не мог Люциуса с тех самых пор, как довольно неожиданно узнал об их с Гермионой, тогда еще не узаконенных, отношениях. Рон был неприятно поражен своим открытием, но сдерживался довольно долго. Однако когда подруга объявила о своем приближающемся замужестве, он не выдержал и попытался даже протестовать.

Тогда наследница Темного Лорда рассказала всю историю своих давних взаимоотношений с Люциусом Малфоем.

Сказать, что Рон был поражен — значит не сказать ничего. Он впал от этой новости в какое‑то подобие ужаса и, Гермиона это прекрасно видела, совершенно не мог такого понять.

Вообще за время своей работы в гимназии Гермиона очень сблизилась с Роном. Он был для нее чем‑то вроде отдушины, старым верным другом, к которому можно было приходить, чтобы, тайком запершись в привратницкой, напиваться сливочным пивом и вспоминать прошлое. С ним было просто, не нужно было играть и как‑то светлело на душе.

Но вот всё, что касалось Гермиониного супруга, Рона ощутимо напрягало. Когда‑то они пытались беседовать на эту тему, но так и не нашли взаимопонимания. Теперь, при упоминании Люциуса, Рон опять помрачнел.

— Ты, кажется, не шибко этому рада, — заметил он, отвечая на ее реплику.

— О да! — в сердцах бросила Гермиона. — Он, знаешь ли, решил, что я скучаю! Что моя жизнь не блещет разнообразием! — с каждым словом Гермиона говорила всё более высоким голосом. — Что мне нужны новые эмоции!