Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

Она задумалась, ее глаза всё еще были закрыты. Молодая волчица вслушивалась, потягивая носом воздух.

Ее снова опалил голод. В сознание вторгался аромат — теплый и острый. Рот наполнился слюной, Гермиона распахнула глаза.

Она позволила себе идти за запахом к месту, откуда он исходил. Тело машинально подалось вперед. Притаившись в кустах высохшего папоротника, разместившегося между деревьями, она увидела крупного лося с огромными ветвистыми рогами. Возглавляя четырех других, он медленно вел их через лес на восток.

Гермиона сосредоточилась на запахе одного из зверей, на его шее, где пульсация крови ощущалась наиболее сильно. Всего десять ярдов разделяли их. Два или три прыжка. Она приготовилась, ее мускулы напряглись.

Ветер переменился и усилился, дуя с юга. Мчась меж деревьями, Гермиона не прерывалась для раздумий, стараясь не отвлекаться. Теперь дикое рычанье, вырвавшееся из ее собственной пасти и перешедшее в протяжный вой, было таким неожиданным, что она замерла в полупрыжке. Это вывело ее из равновесия, и секунду волчица приходила в себя, пытаясь взять голод под контроль, несмотря на то, что он нарастал.

Ветер обдул ее лицо ароматом сырой земли и приближающегося снегопада, освобождая от влияния запаха, который был поистине великолепным. Гермиона снова вскинулась и одним быстрым прыжком выскочила из кустов на небольшого детеныша лося, отставшего от группы, испуганной ее рыком.

Зубы безошибочно отыскали горло — вонзить в него клыки было так легко: словно стальные лезвия, они прорезали шерстку, жир и сухожилия, будто всего этого вовсе не было там. Разрывая плоть, Гермиона стала глотать, почти не жуя, большие куски мяса, удивительно вкусного; разгрызать и крошить молодые кости несчастного животного. Оно умерло почти сразу.

И вскоре волчица поглотила его.

Казалось, она не насытилась этим небольшим зверем: когда от него уже ничего не осталось, нос всё еще жадно ловил запах сырого мяса на обагренной кровью земле.

Гермиона отошла к ручью и стала жадно пить холодную, пахнущую тиной воду…

…Тэо сидел у самого костра на клетчатом пледе и курил, прислонившись спиной к поваленному дереву. Светало. Лес из черного стал сизым, крепчал утренний мороз. Пошел легкий, почти невесомый снег.

Гермиона вышла на опушку и медленно подошла к волшебнику. Тот поднял руку, потрепал ее по холке.

— Наелась?

Гермиона заскулила.

— Хорошая девочка.

Он выбросил в костер недокуренную сигарету и вытащил палочку. Ведьма закрыла глаза. Она чувствовала, как снова изменяются все ее кости, как становится эластичной кожа и втягивается вовнутрь шерсть, как трасфигурируется всё там, в глубине… Почему‑то было совсем не страшно, что он что‑то сделает неправильно и навредит ей…

Действительность теряла запахи: они угасали и вскоре исчезли совсем. Приглушенными стали звуки утреннего леса. Гермиона шевельнулась, открыла глаза, будто немного ослепшие — таким плохим было ее зрение в сравнении с зоркостью волка. Мир опять преобразился. И стало еще холоднее.

Гермиона, совершенно нагая, испачканная в грязи и крови, сидела на валежнике. Медленно падал и тут же таял пушистыми хлопьями снег.

Тэо опустился рядом с ней и погладил по спине; властным жестом поднял ее голову, вгляделся в лицо.

В сознании промелькнуло воспоминание о задранном лосенке, и что‑то, похожее на отвращение, шевельнулось внутри. И тут внезапно Тэо с силой толкнул ее в грудь, поваливая на землю, и схватил за горло.

Гермиона, меньше всего ожидавшая чего‑то подобного, дернулась в бессильной обиде — у нее не было сил освободить свою шею от этой поистине стальной хватки.

Быстро перестало хватать кислорода, закружилась голова. Кровь бешено пульсировала, всё ее естество, казалось, собралось вокруг его пальцев, реальность покачнулась, уплывая куда‑то прочь. Похолодели губы.

Она даже не пыталась сопротивляться, только сжала своими руками его кисти — но вскоре отпустила и их. Силы покидали тело синхронно с оставляющей разум действительностью.

Было что‑то сладкое в этих немеющих губах и дурманящей слабости, что‑то пульсировало уже не только на шее, там, где в передавленных артериях готова была фонтаном взорваться кровь, но и внизу живота. Темнело в глазах. И тревожный зуд поселился в груди, где‑то на кончиках затвердевших сосков. А руки и ноги наоборот ослабели и безвольно рухнули на валежник.

Он отпустил ее внезапно, и волна опьяняющего воздуха хлынула из внешнего мира, с которым она уже почти рассталась, словно цунами. Дурманящий, он накрыл с головой и вместе с кислородом в тело вернулись силы, волной смывающие охватившую первым делом квелость. Вспыхнуло вновь распаленное на пике удушья желание.

Ее раны затянулись и были после возвращения в человеческий облик будто старыми, полученными несколько недель назад. Они почти не болели.

— Я. Хочу. Тебя, — раздельно проговорила Гермиона, глубоко вдыхая холодный воздух.

— Кто бы сомневался, — отрывисто бросил Тэо.

Вдруг он резко и с неожиданным проворством схватил ее обнаженную ногу и перекинул через себя. Сорвал и отбросил в сторону мантию — под ней ничего не оказалось. Резким движением Тэо вошел в ее тело, закинув руки женщины за голову и с силой вдавливая их в землю. От его резких движений сухие колючки и камушки вонзались в спину и ягодицы. Тэо ускорял темп. Потом резко остановился и заставил ее сменить положение — вот уже колени женщины больно вжаты в промерзлую землю, а он навалился сверху, руками прижимая ее голову к палой листве. Сухой валежник попал в рот — вкус у него был неприятный, заплесневелый. Плевать.

В какой‑то момент Гермиона взвыла от удовольствия так же, как она выла, волчицей выслеживая дичь ночью под сенью этого леса. Страсть бурлила внутри, придавая немыслимых сил — хотелось, чтобы всё это продолжалось вечно, никогда, никогда не прервался этот дикий, полуживотный и грубый акт, почти насильственный.

Сердце бешено колотилось внутри, где‑то в районе шеи, разгоняясь до ритма совершенно нечеловеческого. Кровь стучала в висках, а тело, казалось, начало неметь от длительного напряжения экстаза.

Когда всё закончилось, Гермиона без сил повалилась на землю и перевернулась на спину. Тэо накрыл ее пледом и протянул зажженную сигарету.

— Ну, вот, — сказал он после того, как нагая ведьма сделала первую глубокую затяжку, — теперь ты готова.

— К чему? — хрипло спросила Гермиона.

— К тому, чтобы сорвать первый раскаленный обруч.

— Почему же ты раньше мне всего этого не рассказал?!

Гермиона с возмущением смотрела на призрак графа Сержа, сидя на столе в полутемном кабинете Тэо. Южнодакотский клабберт, повисший на прутьях большой клетки и с интересом наблюдавший за беседой, гортанно завизжал и ударил себя перепончатой ладошкой в грудь. Алая пустула на его лбу вспыхнула, словно лампочка маггловской рождественской гирлянды.