Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

Гермиона была готова всё отдать за то, чтобы вернуть свою девочку, вернуть прежние отношения с ней, те, первой трещиной в которых стал случай с Наземникусом Флетчером два года назад. Но ситуация только ухудшалась, а все попытки что‑либо наладить просыпались сквозь дрожащие пальцы, подобно песку.

И доведенная до отчаянья Гермиона начала полагать, будто всё это нарочно подстроил Волдеморт, чтобы отобрать у нее ребенка.

Тем более зловеще прозвучали для леди Малфой слова дворецкого Догмара, поднявшегося в ее комнату как‑то вечером вскоре после окончания ужина и объявившего с некоторым смущением:

— Фрау Малфой, простите во имя Мерлина. У нас гость. Лорд Волдеморт дожидается в гостиной и настаивает на том, чтобы вы соизволили его принять…

Когда бледная Гермиона спустилась в гостиную, она обнаружила не только свого отца, но и Генриетту, сидевшую у него на коленях. Там, в свете многочисленных свечей, девочка, до того что‑то возбужденно говорившая, вздрогнула, увидев свою мать, и испуганно умолкла, хотя в ее огромных зеленых глазах успело сверкнуть короткой вспышкой упрямство.

Образ малышки с тугими тяжелыми косами, в коротком платьице и белых чулках с лентами, сидящей на руках облаченного в неизменную черную мантию Волдеморта, во всем облике которого сквозило что‑то неуловимо–зловещее, показался Гермионе первой трубой апокалипсиса.

— Беги поиграй немного, Етта, – властным голосом произнес Темный Лорд, поднимая глаза на вошедшую дочь, и к ее вящему удивлению девочка безропотно соскочила на пол и послушно убежала из комнаты.

— Что тебе здесь нужно? – с ледяной дерзостью спросила Гермиона вместо приветствия.

— И я тоже рад видеть тебя здоровой, – невесело усмехнулся Волдеморт и указал глазами на кресло: – Садись.

Проклиная себя, Гермиона послушно опустилась на указанное место – тем самым вновь подтвердив право Темного Лорда полновластно диктовать свои условия.

— Генриетта написала мне письмо, – ровным голосом сказал, тем временем, незваный гость, и от его слов женщина вздрогнула, будто обожженная ударом невидимого хлыста. – Я многое позволяю тебе, Кадмина, – с ударением на этих словах продолжал Черный маг, не сводя с нее пристального, чуть прищуренного взора, – однако ты, всегда ратующая за справедливость и свободу, ныне почему‑то хладнокровно лишаешь права делать выбор собственную дочь.

— Ей всего семь лет! – перебила Гермиона.

— Ей всего семь лет, и ее мать хочет лишить ее будущего, – парировал, повышая голос, Волдеморт. – Не нужно дергаться, Кадмина. Я прибыл сюда не для того, чтобы силой или даже с твоего вынужденного согласия увести с собой Генриетту; и не для того, чтобы уговориться о днях свиданий с ней, – последнюю часть фразы он произнес с нескрываемой иронией. – Но, моя дорогая, этому ребенку нужна защита.

— Откуда…

— От Генриха, – невозмутимо ответил Темный Лорд. – Не ослепленный, в отличие от тебя, надуманными предрассудками, он беспокоится за свое дитя, над которым ты почему‑то вздумала измываться.

— Не смей говорить, что я измываюсь над собственной дочерью! – запальчиво вскричала Гермиона.

— Кадмина, – проговорил Темный Лорд, задумчивым взглядом блуждая по предметам интерьера старинной гостиной, – я изо всех сил стараюсь не угрожать тебе, хотя ты уже перешла все допустимые границы. Не повышай на меня голос, – блеснул глазами он, и Гермиона почувствовала озноб, который мгновенно сковал ее тело под этим взглядом. – Ты вольна поступать со своим ребенком, как тебе заблагорассудится, – продолжал Волдеморт. – Так я решил когда‑то. Но твоя дочь призывает меня на помощь – если считаешь, что способна сама ей ее оказать, будь сильной. Не убегай в мир грез – он иллюзорен, а твоя слабость преступна. Ты приняла решение быть самостоятельной – изволь. Сама видишь, я ни в чем тебя не ограничиваю. Не заставляй меня сожалеть об этом, ибо я волен изменять даже свои решения. Подумай над этим, Кадмина. Ты всегда можешь вернуться, и пока, – он особенно подчеркнул это слово, – пока ты можешь также и остаться здесь.

* * *

Вскоре после этого памятного разговора произошло событие, вновь отвлекшее леди Малфой от ребенка, которого она продолжала терять – всё больше и больше, с каждым днем.

О происшествии, взволновавшем весь магический мир и породившем массу толков и пересудов, убеждений и самых различных мнений, Гермиона знала из первых уст – от одной из непосредственных участниц, невесты Рона и своей бывшей лучшей ученицы Женевьев Пуанкари.

Будущая супруга приятеля этим летом заканчивала предлекционную практику в больнице святого Мунго. В сентябре она должна была начать двухлетний теоретический курс, перед завершающим обучение годом в роли помощницы целителя. Сейчас же она была еще практиканткой, причем практиканткой мадам Лонгботтом, супруги Невилла Полумны, давно возглавлявшей палату Непоправимых повреждений в отделении Недугов от заклятий.

Двадцать первого июля Женевьев дежурила ночью.

Обыкновенно в их отделении царят покой и тишина. Но на случай экстренных ситуаций Полумна всегда держит связь со своими подчиненными, используя для этого способ, придуманный Гермионой в пору занятий ОД на пятом курсе Хогвартса. Заколдованный галлеон, оставшийся у нее еще с тех времен, мадам Лонгботтом всегда носит при себе и создала такие же для всех своих практикантов и помощников.

В ночь, о которой теперь пойдет речь, при Женевьев тоже был этот сигнальный галлеон. А вот Полумны в больнице не было; не было ее даже и в Англии – супруги Лонгботтом отдыхали где‑то в Перу.

И вот неожиданно для дремавшей над книгой Женевьев в общую палату длительного лечения вошла взволнованная и деловитая Шарлин Эйвери.

Шарлин, взрослая дочь Прекрасного Принца, выпускница Даркпаверхауса, училась в свое время вместе с Габриэль Делакур. После окончания гимназии она поступила на практику в больницу святого Мунго и к настоящему моменту уже заканчивала постлекционную стажировку. С сентября помощница Полумны должна была получить диплом целителя и приступить к полноценной работе, но, нужно отдать ей должное, молодая девушка и сейчас разве что не ночевала в больнице.

Как выяснилось позже, во время суда, Шарлин с энтузиазмом и всерьез занималась не только практическим целительством по, так сказать, давно накатанным дорожкам – но и масштабной научной работой. Мисс Эйвери вывела революционный метод лечения для безнадежных случаев повреждения сознания, и именно решающий эксперимент в этой области привел теперь к трагическим последствиям, а сама Шарлин вместе с Невиллом Лонгботтомом оказались в креслах подсудимых перед Верховным судом магов и волшебников Визенгамотом.