Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

— Джинни! Гермиона! — Гарри подскочил к ним, как только портрет Полной Дамы встал на место. — Наконец‑то! Гермиона, мы можем поговорить?

— Оригинально, — громко отметила Джинни.

— Прости, это касается Ордена, — потупился мальчик, который выжил.

— Ну, конечно! Какие проблемы? — сарказм в голосе девушки бил через края. — Пойду, найду свою погремушку и накормлю мишку ужином! — и она застучала каблуками по лестнице в девичьи спальни с такой силой, что оставалось только гадать, как камень не пошел трещинами.

— Что случилось? — провожая Джинни взглядом, спросила Гермиона недовольным тоном. — Ты нашел подробный план расположения Хоркруксов, нарисованный Волдемортом в часы меланхолии?

— Не время острить, Гермиона! — счастливо улыбнулся Гарри. — Чаша уничтожена!

* * *

— Что? Как? — рука инстинктивно метнулась к кулону на шее и сжала его.

— Пошли, я всё тебе расскажу.

Нельзя было не отдать должное Ордену Феникса. Чистая, быстрая и точная работа. Вот вновь — очередная ошибка Дамблдора. Секретность? Зачем?

И какая это ошибка?

Действительно ли опасение за жизнь орденовцев, желание оградить их от таящейся в Хоркруксах опасности; боязнь утечки информации к Волдеморту? Или Темный Лорд прав — и Дамблдор виртуозно строил свою шахматную партию, не желая давать кому‑либо еще верховодить фигурами, да и опасаясь приблизить эндшпиль [60] Заключительная стадия шахматной партии. ?

Неважно. Суть в том, что сам Дамблдор действовал медленно и с потерями для себя (в итоге — колоссальными). Целая же группа свежих голов — сильных и умных волшебников, справилась с поставленной задачей в кратчайшие сроки. Достойно восхищения.

Это с самого начала было опасно и всего лишь пришло к логическому концу. Раньше ли, позже ли — не так уж важно. Тем более больше ни один Хоркрукс Темного Лорда в руки Гарри Поттера не попадет.

Наверное, Гермиона всё же была ужасной эгоисткой, потому что даже прогремевшая громом среди ясного неба новость не смогла омрачить ее поистине прекрасного настроения.

Осознание случившегося пришло утром. И на некоторое время просто парализовало Гермиону в постели. Все силы покинули тело.

Чаша Пуффендуй уничтожена. Медальон Слизерина, Нагайна, кулон на ее шее — вот и всё, что осталось на страже жизни ее отца. Отца, который даже еще не знает о том, что в отряде его надежной охраны пал один воин, находившийся доселе в плену.

Гермиона прибежала к Генри еще до обеда. Она помчалась в его кабинет сразу, как только нашла в себе силы подняться с постели и принять решение. Теперь она ждала.

Слова написанной наскоро записки беспрестанно крутились в голове гриффиндорки. Каково это — таким образом узнать столь страшную новость? Что теперь будет делать Темный Лорд? И что делать ей?

Генри ушел на несколько часов, и Гермионе пришлось пойти в Большой зал на обед, а потом сделать вид, будто она уходит в библиотеку, и с горой учебников вновь спуститься в подземелья. Чтобы отвлечься от пустых мыслей она даже начала писать сочинение по изучению древних рун для профессора Бабблинг, но у нее ничего толком не выходило.

Наконец Генри возвратился назад.

— Ну что? — живо оторвала взгляд от потерявшей всякую актуальность еще в прошлом веке книги Гермиона. — Что он сказал? Он что‑то написал мне?

— Он задумался, — снимая мокрый от подтаявшего по дороге вниз снега плащ, ответил Генри. — И велел успокоить тебя и попросить не пытаться решать чужие проблемы. Хотя бы во избежание роста оных.

— Он ничего не передал мне? Даже записки?!

— Темный Лорд велел передать, чтобы ты оставила думать о том, что написала ему, чтобы вообще о том позабыла. Темный Лорд со мной по понятным причинам не так откровенен, как, возможно, с тобой. Но он велел передать, что всё действительно в порядке и что ты не должна больше беспокоиться по этому поводу. Он разберется сам.

— Всё действительно в порядке? — повторила Гермиона.

— Я не знаю ни того, что Темный Лорд действительно подумал, ни того, что, возможно, мог бы тебе лично сказать. Но мне велено успокоить и отвлечь тебя. Кадмина, Темный Лорд совершенно прав — к чему тебе вообще думать о том, что тебя, судя по всему, не касается?

— Забавный вопрос. А о чем мне думать?

— Забавный ответ, семикурсница–гриффиндорка, заведшая роман со своим преподавателем.

— Ууу, а в эту часть нашего досуга ты mon Père посвящал? — спросила Гермиона, вставая из‑за стола.

— Вслух — нет.

— Звучит, как приговор.

— Не думаю, что у меня могут быть тайны от Темного Лорда. Даже если мой язык не выдавал их никогда.

— А где же гордость, самоуважение, желание быть личностью и никого не бояться? — Гермиона подошла ближе.

— Всё на месте, не переживай. А не бояться Темного Лорда, да еще и афишировать это перед его дочерью — поведение, достойное лишь очень глупой личности.

Он сидел на подлокотнике мягкого кресла, а она стояла рядом, глядя в его бездонные зеленые глаза.

— Я люблю тебя, — второй раз самовольно вывел ее язык, а губы в такт ему расплылись в улыбке.

Гермиона чуть наклонилась вперед, целуя замерзшие, влажные губы. Через секунду она сидела у него на руках, а пальцы почти неосознанно расстегивали пуговицы черной рубашки.

— А ты не слишком ли спешишь, ребенок? — почти шепотом, с трудом сдерживая себя, спросил Генри, не желая разжимать объятий.

— Я уже не ребенок. — Гермиона скинула мантию на пол, чуть подталкивая его в кресло и садясь сверху. — И ты это прекрасно знаешь…

* * *

— Вот, выпей это.

— Что тут? — Юная гриффиндорка послушно хлебнула солоноватую бесцветную жидкость.

— Альтернативный испытанному тобой ранее способу вариант борьбы с увеличением рождаемости в Великобритании. Действенен, правда, только первые двенадцать часов после поползновений ее повысить…

Странный это был вечер. До того хороший, что казался нереальным. Гермиона прислушалась к себе — она чувствовала умиротворение и покой, тепло и что‑то еще, что возникало теперь каждый раз, когда она смотрела на Генри или просто думала о нем. Девушка не могла подобрать слова для описания этого чувства. Может быть, трепет… Какое‑то волнение… Или не волнение. Она не могла понять. Но ясно ощущала, что с ней происходит что‑то новое и… прекрасное.

* * *

Зима закончилась. Даже, может быть, две зимы. И весна, пора любви, заняла не только широкие хогвартские просторы, но и бескрайние поля в сердце Гермионы. То, что происходило с ней, она пока еще только чувствовала и не понимала разумом.

Зато перемену природы видели все.

Снег стаял и исчез, обнажив отдохнувшую и с новыми силами готовую делать мир прекраснее землю. Первая слякотная и промозглая неделя марта пролетела быстро, уступив место расцветающей весне. На деревьях назрели почки, пробилась первая зеленая трава, небо поголубело и унеслось куда‑то ввысь, раскидывая свою бесконечную синь над просторами школы. Озеро оттаяло, и на его поверхности всё чаще можно было наблюдать дрейфующего где‑то в центре Гигантского Кальмара, тянущегося к молодому и пока еще не уверенному солнцу.