Джон Норман - Убийца Гора

Настойчивый звук судейской трубы требовал начала поединка.

Зрители на трибунах гоготали в предвкушении увлекательного зрелища.

Хо-Ту щелкнул за моей спиной кнутом, якобы указывая, в каком направлении мне двигаться. Я, словно слепой, наткнулся на ложу убара. Самого убара на стадионе не было, но в ложе в качестве его доверенного лица находился Филемон. Тут я заметил, как на арену вывели ещё нескольких человек, держащихся крайне неуверенно, и подвели их к ложе убара. Я не смотрел в их направлении, но знал, что это таурентины. На них также были шлемы, через которые они могли за мной наблюдать.

Двое из них, исполняя предназначенную им роль, жалобно стонали, отказываясь выходить на арену, ещё один упал на колени, умоляя зрителей даровать ему возможность не принимать участия в нелепом поединке.

Наконец всех их удалось подвести к ложе убара и попарно выстроить в ряд одного против другого.

– Обнажить мечи! – последовала команда.

Все мы, повинуясь, вытащили мечи из ножен.

По рядам зрителей снова пронеслась волна хохота.

– Приветствие! – приказал распорядитель состязаний.

Это вызвало очередной хохот толпы. Приветствие, которым обменивались принимавшие участие в серьезных поединках гладиаторы, принимало в наших устах, устах выгнанных на бойню никчемных слепых глупцов и преступников, какими нас должны были воспринимать зрители, комичный характер.

Традиция самого обмена приветствиями и их формулировка, несомненно, уходила корнями в далекое прошлое и, вероятно, брала свое начало ещё во времена формирования правил состязаний на арене значительно менее жестоких и кровавых, чем то, во что они впоследствии превратились.

– Да здравствует Кернус, убар Ара! Прими приветствие тех, кто идет умирать за тебя!

Я промолчал, не желая присоединяться к этому очередному прославлению работорговца. В четвертый раз послышался звук судейской трубы, давая сигнал к началу поединка.

Стоящий напротив меня противник, притворяясь, будто не видит меня, принялся отчаянно размахивать мечом, делая выпады в воздух. Рабочий арены с плетью в руке тут же подскочил к нему и звучным щелканьем хлыста у него за спиной начал координировать его действия, показывая ему таким образом, где я нахожусь. Второй рабочий с раскаленным крюком стал криком подгонять к нам остальных противников. Я знал, что они, размахивая мечами, не причинят друг другу вреда, что все их внимание вскоре будет сосредоточено на мне. В обычных же поединках в слепых шлемах гладиаторы вместо противника нередко нападают на своих союзников, что делает такие поединки ещё смешнее.

– Он прямо перед тобой! – закричал рабочий моему противнику. Тот наотмашь рубанул мечом у самого моего плеча. Ради забавы я также сделал несколько выпадов, что очень напоминало тренировочный бой с тенью. Продолжая внимательно наблюдать за действиями моего врага, я заметил, что он медленно, но неумолимо приближается ко мне. Он кричал, словно подбадривая себя, и я охотно подыгрывал ему в этом представлении. Однако долго подобный спектакль продолжаться не мог, зрители требовали крови, а против меня выступали лучшие меченосцы таурентинов, специально обученные и подготовленные для поединков, обладавшие несравненно большим опытом, чем я – Тэрл Кэбот, простой воин, приобретавший опыт только в сражениях. Едва ли я мог представлять для них серьезную опасность, состязаться с ними в мастерстве было для меня делом совершенно безнадежным. Однако, думаю, было во мне нечто, отличающее меня от остальных, – некая, очевидно, врожденная способность, дар, талант, если угодно, который я нередко с приятным изумлением и, признаюсь, с некоторым ужасом замечал в себе в ходе поединков. В разгар схватки во мне словно просыпалось мое второе «я», руководившее моими действиями и никогда не подводившее.

Я пытался даже не обращать внимания на эту свою особенность, каким-то образом отделаться от нее, но мне это не удавалось. Так, врожденная способность певца заставляет его петь, медика – лечить, торговца – совершать коммерческие операции. Мой же талант был талантом воина, заставлявшим меня сражаться, рождавшим чувство упоения в игре со смертью.

Клинок противника скользнул по лезвию моего меча, и я с легкостью парировал удар. Я заметил, как таурентин отступил на шаг, очевидно удивленный моей реакцией. Меч мой, принесенный Хо-Ту, словно придавал мне силы. Это был тот самый клинок, что помнил ещё осаду Ара, тот, что побывал со мной и в Тарии, и в обширных южных степях Гора, и в самом Рое Царствующих Жрецов. Это именно с ним я несколько месяцев назад вошел в Центральные городские ворота славного Ара.

Таурентин снова нанес удар, и снова я отклонил его меч в сторону. Он поспешно отступил и занял оборонительную позицию.

С трибун понеслись крики, сначала недоуменные, затем наполненные гневом. Я расхохотался; в ушах у меня все ещё пел удивительный, будоражащий кровь звон клинка.

Все во мне затрепетало. Опьянение наполнило каждый мускул, каждую клеточку моего тела. Природный дар снова рвался наружу. Я услышал звон стали. Это – сигнал. Медик должен лечить. Торговец – продавать. Воин – сражаться.

– Я – Тэрл Кэбот! – рассмеялся я. – Помни об этом. Я знаю, ты видишь меня, но знай также, что и я тебя вижу. Убирайся с арены или я убью тебя!

С яростным воплем он бросился на меня с мечом, и крик застрял у него в глотке. Смерть приняла его в свои объятия раньше, чем он, поливая кровью арену, рухнул на землю.

Я повернулся к следующему нападающему.

– Я не шучу, – сказал я. – Вы – таурентины, я это знаю. Меня зовут Тэрл Кэбот. Мы с вами заклятые враги, но если вы покинете арену, я дарую вам жизнь.

Ближайший ко мне противник круто обернулся и сделал широкий выпад в мою сторону. Я рассмеялся.

Наши клинки со звоном ударились друг о друга, и в следующее мгновение мой противник уже лежал на земле, извиваясь в предсмертных конвульсиях.

– Он нас видит! – воскликнул один из воинов.

Зрители замерли от неожиданности. Затем, догадавшись об обыкновенном, замаскированном под состязание убийстве, они разразились единодушными возмущенными криками.

Остальные противники, равно как и подсобные рабочие арены, повернулись ко мне. Несколько рабочих поспешно покинули поле стадиона: очевидно, им нисколько не улыбалось остаться среди выясняющих отношения воинов.

– Убирайтесь с арены, – обратился я к таурентинам. – Смерть слишком частая гостья этого места.

– Ну-ка, все вместе! – скомандовал высокий воин. – В атаку!

Он и умер первым, поскольку первым приблизился ко мне.

Через мгновение я уже был в центре окруживших меня противников.

Зрители неистовствовали. Их, истинных болельщиков и ценителей этого вида состязаний, просто провели, одурачили. В такой день подобную шутку нельзя было рассматривать иначе как издевательством над их чувствами, сносить которое они не желали даже от самого убара. Они уже по-иному стали относиться к тому, что разворачивалось у них перед глазами.