Джон Норман - Мародеры Гора

Сидевшие за столами воины расхохотались. Одну из новых девушек из Кассау бросили прямо на стол. Она лежала на спине среди кусков мяса и разлитого меда; смеясь, новая рабыня отталкивала одетых в меха воинов Торвальдсленда. Другую невольницу увели на меха спальной платформы. Я видел, как в темноте промелькнуло ее белое тело, когда она пыталась отползти в сторону, однако ее швырнули на меховую постель и приковали за лодыжку. Северянин быстро завладел ею. Я заметил, как ее голова поднялась, она попыталась поцеловать его в губы, но он жестоко отбросил девушку назад – он мог делать со своей добычей все, что захочет. Рабыне ничего не оставалось, как подчиниться.

– Мой джарл! – рыдала она. – Мой джарл!

Он снова толкнул девушку на спину и быстро овладел ею с удивительной жестокостью и силой. Я видел, как снова и снова поднимается его тело, а девушка отчаянно прижимается к нему. Рабыням не приходится рассчитывать на милосердие.

– Я люблю тебя, мой джарл! – кричала она.

Мужчины за столами, продолжавшие есть мясо и прихлебывать мед, весело над ней смеялись.

Она рыдала и кричала от удовольствия.

Когда гребец покончил с ней и поднялся, чтобы уйти обратно к столу, невольница попыталась удержать его. Он швырнул ее обратно на меха. Рыдая, протягивала она к нему руки. Гребец молча повернулся и пошел к столу.

Я заметил, как другой северянин подполз к девушке, схватил ее за волосы и повалил на постель. В следующее мгновение ее обнаженное тело прижималось уже к новому хозяину.

– Я люблю вас, мои джарлы, – рыдала она. – Я люблю вас!

Все снова расхохотались.

Я посмотрел в другую сторону; на скамье одиноко и неподвижно застыл Ролло, его огромное тело напоминало каменную глыбу. Он был обнажен по пояс. На золотой цепочке висел брелок в виде золотого топора. Грудь великана густо поросла волосами. Казалось, он не обращает ни малейшего внимания на кипевший вокруг пир; не слышит смеха и воплей рабынь; он сидел, положив огромные руки на колени; его глаза были закрыты. Рабыня, проходя мимо с рогом в руках, задела его и в страхе отшатнулась. Ролло даже не открыл глаз.

Он отдыхал.

– О нет! – услышал я, как воскликнула Булочка.

Я повернулся, чтобы взглянуть на постель Раздвоенной Бороды. Ивар снял с шеи серебряную цепь – символ власти Гурта, правителя Кассау, завел руки Булочки за спину и ловко замотал их цепью. Она сидела на мехах, левая лодыжка прикована к бревну в ногах постели, а руки стянуты за спиной цепью, которая когда-то служила символом власти ее отца.

Она со страхом посмотрела на Раздвоенную Бороду. Он бросил Булочку на спину.

– Не забывай о Гунхильде, – заныла другая рабыня, прижимаясь губами к плечу Раздвоенной Бороды.

Я услышал, как зазвенела ее цепь.

Мужчин-рабов приковывали на ночь в сараях босков; рабыни оставались в зале для того, чтобы услаждать свободных мужчин, которые часто менялись партнершами. Тот, кто развлекался с рабыней последним, должен был пристегнуть ее наручниками к постели.

Я слышал стоны удовольствия.

И бросил взгляд на Тири, стоящую на коленях возле моей скамьи. Она со страхом смотрела на меня. Красивая девушка, изящная и чувственная. В блестящих глазах светится ум. Железный ошейник чернеет на шее.

– Беги к постели, рабыня, – резко приказал я.

Тири вскочила на ноги и, заливаясь слезами, бросилась к моей постели.

Она улеглась и подобрала под себя ноги.

– Лодыжку, – приказал я.

Я смотрел на нее. Она не спускала с меня глаз, в которых плескался страх. Ее маленькое изящное тело белым пятном выделялось на красно-черных мягких мехах. Девушка дрожала.

– Лодыжку, – повторил я.

Она подставила изящную ножку.

Я приковал ее к постели, а потом улегся рядом.

Следующие пять дней я провел за весьма приятными занятиями.

По утрам под присмотром Оттара я учился искусству обращения с боевым топором.

Лезвие глубоко входило в дерево шеста.

– Старайся, чтобы при ударе работали мышцы спины, – смеялся Оттар. – Тогда у тебя получится.

Воины закричали от удовольствия, когда я одним ударом перерубил шест.

Тири и другие рабыни радостно подпрыгивали и хлопали в ладоши.

Какими полными жизни они казались! Как и положено рабыням, у них были распущены волосы. Глаза девушек сияли; щеки раскраснелись; каждый дюйм их тела казался удивительно живым и красивым. Какими не реально женственными они были, какими непосредственными и восхитительными, какими свежими и свободными, какими открытыми в своих чувствах; они ходили, стояли и даже смеялись, как женщины. Им не позволяли иметь гордость, но радоваться они могли.

Только тонкие шерстяные туники с разрезом до самой талии скрывали красоту их тел.

– Еще! Еще! Пожалуйста, мой джарл! – кричала Тири.

И снова огромный топор вонзился в столб, от которого отлетел большой кусок.

– Отлично! – похвалил Оттар.

А потом он вдруг сделал выпад в мою сторону, но я отбил удар топорищем и, не выпуская топора из правой руки, треснул его левой с такой силой, что Оттар упал на землю. А я подскочил к нему и занес свое оружие.

– Великолепно! – воскликнул Оттар.

Рабыни, все до одной, хлопали в ладоши и вопили от восторга.

Оттар вскочил на ноги и погрозил топором хохочущим девушкам.

Они с визгом отскочили в сторону.

– Ольга, – сказал Оттар, – отправляйся сбивать масло.

– Слушаюсь, мой джарл, – ответила девушка и, подхватив юбку, умчалась выполнять приказ.

– Гунхильда и Пухлые Губки, – продолжал Оттар, – вас ждут ваши ткацкие станки.

– Слушаемся, джарл. – Девушки повернулись и устремились в дом, их станки стояли возле западной стены.

– А ты, маленькая девка, – сказал он Тири, которая сделала шаг назад и склонила голову, – ты будешь носить навоз верров в подоле своего платья на поле, где растет сул.

– Да, мой джарл. – Тири рассмеялась и убежала, а я стоял и смотрел вслед босоногой, изумительно прекрасной девушке.

– А вы, лентяйки, хотите, чтобы вас разрезали на кусочки и скормили рыбе парсит? – крикнул Оттар, обращаясь к остальным.

– Нет, джарл! – дружно запротестовали рабыни.

– Тогда займитесь делом!

Девушки с визгом разбежались в разные стороны.

– Ну, а теперь еще два раза, – сказал Оттар мне и положил руку на свой широкий, отделанный золотом ремень. – Потом найдем другой столб.

Существует масса хитростей, когда сражаешься топором: бойцы часто делают ложные выпады, наносят короткие, быстрые удары или пускают в дело рукоять, если ты замахиваешься, то иногда оказываешься открытым для противника. Можно, конечно, поговорить об основных стратегических принципах, вот, например: воин делает вид, что собирается как следует размахнуться, даже издает воинственный клич, но на полпути задерживает руку, и если ему удается застать этим маневром противника врасплох, тот бросится вперед и откроет топору шею; иногда, если один из бойцов держит щит слишком высоко, можно сделать шаг влево и отрубить руку со щитом; кроме того, серьезную опасность представляют удары, направленные в ноги – человек падает, словно подрубленное дерево. Что касается защиты: если удается заставить противника как следует размахнуться, а потом избежать смертоносного лезвия топора, на короткое время возникает преимущество; этого можно добиться следующим образом – воин делает вид, что открывается немного больше, чем следует, его противник начинает думать, что имеет дело с человеком неопытным, и раньше времени решается нанести полновесный удар. Топор Торвальдсленда – один из самых страшных видов оружия, известного горианцам. Вступать в схватку с воином, который умеет с ним обращаться, очень опасно, потому что частенько бывает достаточно нанести всего один удар, но мастер топора делает это только тогда, когда абсолютно уверен в том, что одержит победу.