Джон Норман - Рабыня Гора

Потом – вот странно! – послышался звук открываемой двери, скрытой, по всей видимости, за занавесом в глубине алькова. Мужчина поднял мешок, протащил по деревянному полу, взвалил на плечо и стал спускаться по лестнице.

Я извивалась что было сил, но куда там! Видимо, силой моего похитителя природа не обидела.

Я стояла на коленях.

С лодыжек и запястий сняли путы.

Отстегнув пряжку, с головы стянули рабский колпак. Я вижу! Кожаный колпак свисает на грудь на тесемках кляпа. Тесемки ослабли. Мужская рука вынула кляп, расправила его – чтобы просушить. Как только изо рта вытащили кляп, меня едва не вырвало. Откинув голову, я глубоко дышала. Один из мужчин, взяв колпак и кляп, сунул их в сумку на поясе. Двое других возились вокруг меня. Еще двое стояли поблизости. Стоящий слева обеими руками взял меня за левое запястье, тот, что справа – за правое. Рывком они подняли меня на ноги.

Кроме покрытого эмалью черного ошейника с колокольчиками и такого же ножного браслета, на мне никакой одежды. Я разделась в алькове «Чатки и курлы», такой меня и притащили сюда. Лицо под колпаком раскраснелось. От долгого пребывания в жарком и влажном мешке тело обсыпало потницей.

По бокам от меня – двое мужчин, держат за руки. Мы – в освещенном факелами просторном коридоре. Длинный – ярдов сорок – узкий красный ковер ведет к белой двустворчатой двери. У двери – двое стражников в шлемах и с копьями. По обе стороны двери на стене висят щиты и перекрещенные копья.

Глядя на высокую дверь, я поежилась. На запястьях сжались мужские ладони.

– Пошли, животное, – пролаял один.

– Да, хозяин.

Держа за руки, меня повели к огромной двери. Страшно! Там, должно быть, соратники моей хозяйки, леди Элайзы из Ара. Думают, у меня для них послание. А у меня нет ничего. Будут разочарованы. Разгневаны. К рабыне, вызвавшей недовольство, мужчины Гора не знают снисхождения. Только бы не изуродовали! Не пытали бы! Не убили бы! Я ни в чем не виновата! Буду в ногах валяться, может, просто высекут!

Стражники в шлемах распахнули дверь. Я упала на колени.

– Целуй пол, рабыня, – приказал один из моих спутников.

Высоко подняв мои руки, меня наклонили к полу. Я коснулась губами плиты. Потом резким рывком меня снова подняли на ноги. Дивная комната! Потолок высокий, как во дворце. Пол выстелен глянцевыми пурпурными плитами, крупными, сверкающими. К потолку вздымаются изящные белые колонны. Ниспадают золотистые драпировки. Меня подвели к помосту, на котором, откинувшись на подушки, возлежал тучный гигант. Испещренное пятнами вина и жира белое одеяние оторочено золотым кружевом. Лицо грубое, жесткое, выщипанный пинцетом подбородок изрыт ямками. Лысеющая голова увенчана короной из листьев винограда – знаменитого винограда Та с террас Коса. Умен, тщеславен, силен и жесток.

Передо мной, у подножия помоста, – низенький столик, на нем – нити и чашки с бусинками, деревянными рабскими бусинками разных цветов, множества разных цветов.

Низкий деревянный столик, бусинки в чашках! Меня охватила дрожь. Я была здесь! Стояла на коленях – в этой самой или похожей комнате, тогда, во сне, что привиделся мне в Табучьем Броде. Неужели я когда-то здесь была? Или в каком-то похожем месте? Или это просто сон, игра воображения? Этот сон казался таким реальным! Что это – затаенные воспоминания или предчувствие? Нет, прочь эту чушь! Но какое жуткое, сверхъестественное сходство!

Один из стоящих рядом мужчин поднял плеть. Что за наваждение! И это было во сне!

Знаю, сейчас мне зададут вопрос: «Что это?»

– Что это? – спросил мужчина.

– Плеть, хозяин. – Я знала, что так отвечу.

– А кто ты?

– Рабыня, хозяин.

Закричать бы: «Не знаю я ничего ни о каком послании, не знаю, что вы ищете!» Закричать бы: «Я всего лишь рабыня, я ничего не знаю! Лишь о милосердии молю!»

– Повинуешься? – спросил голос.

– Да, хозяин.

Меня била дрожь. Все это уже было, тогда, во сне! Нет, не верю, что сон вещий. Скорее всего, непонятно каким образом всплыло воспоминание о некоем ритуале, в котором мне уже доводилось участвовать.

Я отдернула голову, боясь прижаться губами к плетке.

Кажется, мужчина озадачен. Но, словно так велит его долг, сердито ткнул плетку к моим губам. Перечить? Еще чего! Обмотанные вокруг рукоятки кожаные плети больно впивались в губы. На языке – вкус крови. От прижатой наискось ко рту тяжелой плетки больно зубам.

– Целуй плеть, рабыня!

Я целую плеть. Молчание.

– Кто приказывает мне? – спрашиваю я. Тот, кто сочинил весь этот ритуал – кто бы он ни был, – безусловно, достоин уважения. Мой вопрос – из тех, каких рабыни, как правило, не задают. Слишком дерзок. Захочет хозяин – скажет девушке, кто отдает ей приказы, не захочет – не скажет. Она должна знать одно: она – рабыня. Ее дело – повиноваться. Но неуместным вопрос не кажется. Стороннему наблюдателю он даст понять: рабский ошейник для девушки внове, она еще не успела уразуметь, что за такие вопросы полагается плетка. Еще одна тонкость: в вопросе не было обращения «хозяин».

Тучный перевел глаза на двух стоящих рядом помощников в шлемах. Те переглянулись.

Меня опознали по непривычному вопросу. Утвердятся ли они в своем мнении, будет зависеть от следующих фраз.

– Тебе приказывает Белизариус, рабыня, – ответил он. Бе-лизариус. Настоящее это имя или вымышленное, для контактов?

Во всяком случае, несомненно одно: это и есть контакт. Это и есть та самая таинственная личность, с которой меня должны были связать, тот, кому я должна передать некие сведения.

Но я же ничего не знаю! Меня сверлил взгляд крошечных, утопающих в жирных складках глазок.

– Каков приказ Белизариуса, хозяина рабыни? – Я едва слышала собственный голос.

– Он прост.

– Да, хозяин.

– Нанижи бусы, рабыня.

– Да, хозяин.

Странное чувство нахлынуло на меня. Я сознаю, что делаю, безусловно, сознаю. И все же ощущение предопределенности не отступало.

Снова все – почти как в том сне.

Я потянулась к разложенным на столике нитям, к чашкам с бусинками.

Не знаю, почему первой я нанизала желтую. Но это так. Потом – голубую, красную и снова желтую. Я нанизывала бусы.

Завязав узелком конец нити, я протянула ее Белизариусу. Один из мужчин, бережно взяв нитку, положил ее на помост перед Белизариусом.

Я тряхнула головой. Удивительно: как только бусы были нанизаны, ко мне словно вернулось сознание. Свое предназначение – в чем бы ни состояла его суть – я выполнила. И словно очнулась ото сна.

Белизариус внимательно рассматривал лежащие перед ним бусы. Заполняя нить, я не однажды повторила порядок расположения цветов. Как и у большинства рабских бус, нитка длинная, можно дважды свободно обернуть вокруг шеи. На вид нанизанные мною бусы ничем не отличались от тысяч украшающих шеи рабынь бус.