Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — граф

Дверь распахнулась, Мадина прокричала из холла:

— Дик, к хозяйке!

— А может, в самом деле лучше было назваться Фигаром? — пробормотал я.

Я вбежал в ее покои, запыхавшись и всячески выражая рвение и преданность. Леди Элинор воссидит, почти возлежит — в роскошном кресле, томно откинувшись на спинку. На голове что-то египетское, что переходит в такой же золоченый нагрудник, такой же золотой пояс, то есть множество золотых блях на широком кожаном ремне, от пояса вниз белая юбка из дорогой материи, но выше пояса…

Я постарался еще от двери смотреть тупо, не проявляя интереса. Верх платья леди Элинор из тончайшей вуали, или как ее там, отчетливо вижу великолепную грудь с алыми нежными ореолами и пупырышками сосков, между двумя полушариями можно проложить карандаш, не упадет.

Она рассматривала меня из-под приспущенных ресниц, перед нею на простых стульях застыли Адальберт и Винченц.

На мой топот Винченц все же обернулся, поморщился, Адальберт поднял глаза к потолку и вздохнул.

— Ваша милость, — спросил Винченц, — зачем этот дурак?

— Это дурак из свернутых земель, — бросила волшебница. — Дурость в одном может оказаться не дуростью в другом… Кстати, единственный пленный — его заслуга!

— Случайность, — буркнул Винченц. — Столкнулись два дурака лбами.

Она холодно улыбнулась.

— Пусть послушает. Возможно, случайно еще что-то подскажет. Дураки не видят, что под носом, но иногда соображают, какая погода будет завтра. Стой там, Дик!.. Слушай, но, пока тебя не спросят, рот не разевай.

Я встал на указанное место и кивнул, всем видом показывая, что даже сейчас у меня рот уже на замке, молчу, как рыба об лед. И хотя молчание — единственная вещь из золота, не признаваемая женщинами, но, чтобы слышать других, самому нужно молчать, а мне важнее кое-что услышать, чем самому распускать перья.

И вообще мне, как умному человеку, хоть и рыцарю, часто приходилось раскаиваться в своих словах, но ни разу я не пожалел о том, что промолчал.

Некоторое время гнетущую тишину нарушало только всеобщее молчание, наконец Винченц пошевелился с таким усилием, что я услышал скрежет суставов.

— Ваша милость, — проговорил он тяжело. — У нас погибла почти половина воинов. Остальные ранены, некоторые очень тяжело.

Она отмахнулась:

— Раненые к утру будут здоровее нас. А кто погиб… что ж, зато до этого они не знали забот, только играли в кости да щупали служанок. Кто выбирает беззаботную жизнь стражника, тот знает, что его могут когда-то убить. Пошли в села вестника, что снова набираем новых стражников. Увидишь, будет по двадцать крепких молодых крестьян на каждое место. Главное же, барон Кассель погиб…

Винченц и Адальберт переглянулись, на их лица набежала тень, тут же выпрямились и снова уставились в ее лицо преданно и ожидающе. Она помедлила, Адальберт сказал вопросительно:

— Беспокоитесь насчет сына Касселя?

— Беспокоюсь, — согласилась она.

— Но он в плену у Валленштейнов!

— Герцог его бы не отпустил, — проговорила она задумчиво. — Даже Изабелла… Но кто знает, как поступит этот незаконнорожденный?

Винченц сказал грубо:

— А тому какой смысл отпускать?

— К примеру, чтобы насолить мне, — проговорила она все так же размышляюще. — Он понимает… должен понимать, что сейчас этот Митчелл больше враг мне, чем ему. Его он взял только в плен, а я убила его отца.

Они снова переглянулись, каждый жаждет сказать, что это он сразил в поединке грозного барона, тем более что таинственного серебристого рыцаря уже нет, но снова смолчали, хотя момент подходящий: мол, на вас вины нет, это мы его так, однако же неважно, кто из подданных убил, — отвечает всегда вождь. Как и награды получает он.

Винченц сказал напористо:

— Голову даю под топор, что каким бы дураком ни был тот незаконнорожденный, он не выпустит баронского сынка.

Она подумала, неожиданно кивнула:

— Я тоже так думаю. Кем бы он ни был, но он не настолько изощрен в подобных тонких играх. Что захватил, то будет держать. Сейчас он будет спешно укреплять свою власть в замке, это же большая крепость, ему нужно набрать гарнизон, а где взять людей?.. Меня больше беспокоят остальные лорды. Но, правда…

Она замолчала, победно улыбнулась. Адальберт подхватил:

— После этого жестокого урока все присмиреют! Кассель был не только отважным воином, он был еще и хитрой лисой, что трижды просчитывал все успехи и все возможные провалы, любой шаг. Если уж он погиб так бесславно, то им тоже не светит…

Она кивнула:

— Хорошо. Ты, Винченц, займись подбором новой охраны. Ты, Адальберт, осмотри замок, что повредили помимо ворот. И Винченц, конечно. Идите!..

Они поклонились, оба помедлили, что в другое время вызвало бы ее гнев, но сейчас она лишь легко улыбнулась и сказала:

— А ты, Дик, поможешь разбирать древние вещи. Возможно, ты уже видел такие в замке своих хозяев и сумеешь подсказать, как они ими пользовались.

Винченц и Адальберт удалились удовлетворенные, что мне досталась унизительная работа челядина, к тому же я все совещание простоял, как и положено лакею, дурак дураком, ни разу рот не раскрыл. Я тоже поклонился, показывая, что для меня любое повеление хозяйки — честь. Леди Элинор поднялась, красивая и величественная, тончайшая ткань приподнялась на груди, что вроде бы тугая, будто вырезанная из белого мрамора, однако подрагивает при каждом движении.

— С внешними врагами разобрались, — промурлыкала она непривычно нежным голосом, — теперь надо подобрать ключик к этому чародею из волшебной страны… Люблю одерживать победы! Может быть, он тоже из какого-то свернутого королевства?

— Вам виднее, — ответил я дипломатично.

— Ты возражай, — велела она. — Как же я могу стучать в дурака, если не возражаешь?

— Боюсь, — признался я честно и посмотрел ей в глаза правдивым взором простого человека, которому скрывать нечего, он для этого недостаточно ученый. — Вы ж меня в жабу!.. Если бы хоть в лягушку, а то в жабу совсем как-то нехорошо…

Она поморщилась:

— Да какая разница?

— Как какая, — возразил я. — Лягушку если поцелуешь, она сразу превращается в того, кем была раньше!.. Я знаю, наши девушки из деревни уже всех лягушек перецеловали в речке, теперь в озере целуют… Все надеются принца расколдовать.

— И получается? — спросила она насмешливо.

— Нет, — признался я сокрушенно. — Ни разу. Чаще всего из лягушек получаются простые крестьяне, несколько раз — дворянские дети. Раза четыре — бароны, и только однажды — граф. Правда, молодой и красивый. Сразу же взял спасительницу в жены, хотя она как раз и была жаба жабой.

Она слушала с некоторым удивлением, потом тряхнула головой.

— Ладно, пошли!.. Не отставай.