Ольга Романовская - Лепестки и зеркало

- Спасибо за спасённую жизнь! - пробормотала Эллина. Это разрешение - такая мелочь, как и теоретический тюремный срок. Лучше уж арестантская роба, чем земля и черви.- Я перед вами в вечном долгу.

Брагоньер покачал головой:

- Вы мне ничем не обязаны. Абсолютно ничем. Я сделал то же, что любой другой, живущий в ладу со своей совестью. Так что не изводите себя мыслями об ответной благодарности.

Глава 12. Дела сердечные.

Матео Хаатер сплюнул сгусток крови. Обнажённый, он висел вниз головой на 'троне' - так называли позорный столб в форме стула, частенько использовавшийся в качестве 'лёгкой' пытки.

Ноги преступника фиксировали деревянные блоки.

Хаатер провёл в таком положении не один час, пока длился допрос. Всё это время его обливали ледяной водой и били плетью.

Палач равнодушно поправил передник и направился к столу, на котором лежали железные прутья.

Очаг уже разгорелся, готовый раскалить металл добела.

- Подождите, - остановил его Брагоньер, - быть может, обвиняемый желает признаться?

Соэр сидел на привычном месте следователя и вёл протокол допроса. Внешне спокойный, он получал удовольствие от каждой гримасы боли на лице Хаатера. Тот мужественно держался, отказываясь давать показания. Вот и сейчас нашёл в себе силы поднять голову и злобно глянуть на Брагоньера.

- Жаль, вы не умерли, - пробормотал Хаатер.

- Не мог себе позволить, господин Хаатер, не отдав вам долг, - соэр встал и вплотную подошёл к обвиняемому. - Дыба вас дожидается. А отпираться бесполезно: превратитесь в груду мяса.

- Запрещено законом, - возразил Хаатер.

- Для вас я закон, - в воздухе свистнула плеть, до крови рассекая плоть. Обвиняемый дёрнулся. - А инквизитору и подавно разрешено всё - ваша мечта, господин Хаатер. Вы ведь мнили себя наместником Сораты, вершили правосудие... Но правосудие, господин Хаатер, - моя прерогатива.

- Мстите за бабёнку, - хрипло рассмеялся Хаатер и тут же задохнулся от боли. На этот раз из его горла вырвался стон.

Брагоньер приподнял рукоятью плети подбородок обвиняемого, заставив смотреть себе в глаза.

- Ты пожалеешь, - шёпотом пообещал он. - Но до казни доживёшь. И эта женщина придёт посмотреть на твой танец с верёвкой.

- Я дворянин, - напомнил Хаатер.

- Это решается. Особенно в твоём случае.

- Подготовьте обвиняемого к дыбе, - приказал Брагоньер. - С калёным железом познакомите его чуть позже.

Отбросив плеть, соэр вернулся на место. Сделал пару записей в протоколе, пока палач освобождал Хаатера и тащил к дыбе.

Помощник экзекутора живо связал руки обвиняемого за спиной, перебросив свободный конец верёвки через кольцо лебёдки.

Брагоньер велел прикрепить к ногам Хаатера свинцовые гири. Снял сюртук, расправил его и повесил на спинку стула.

Закатав рукава, соэр размял пальцы и подошёл к дыбе. Хаатер хотел плюнуть ему под ноги, но во рту пересохло.

Брагоньер усмехнулся и ударил обвиняемого кулаком по лицу.

Палач присвистнул и с уважением глянул на следователя. Сразу видно, что инквизитор с намётанной рукой: чуть челюсть не свернул и зуб выбил.

- Будете и дальше отпираться, господин Хаатер? - Брагоньер сильно дёрнул за верёвку, закрепил её на барабане и флегматично начал крутить лебёдку.

- Да, я убил их всех! - прохрипел обвиняемый.

Соэр сделал вид, что не расслышал. Не так просто и быстро.

- Чего вам ещё? - выплюнул Хаатер.

- Чистосердечное признание. Палач, щипцы! А после усадите его в 'кресло'.

Хаатер невольно обратил взгляд на утыканный шипами предмет мебели. Знакомство с ним означало медленную, мучительную смерть. А себя Хаатер любил. Да и умереть хотелось красиво, как и подобает мученику за веру. Он уже заготовил речь, обличающую пороки и призывавшую гнев богов на головы палачей, но с вывернутыми суставами, истекающим кровью, произнести её будет невозможно. Слова звучат иначе, когда язык еле ворочается, а сознание перемежается.

Лебёдка вновь заскрипела, до предела растянув тело Хаатера.

Зафиксировав поворотный механизм, чтобы не провернулся назад, Брагоньер обошёл вокруг обвиняемого.

- За что же вы так невзлюбили людей, господин Хаатер? - голос соэра сочился сарказмом. - Не потому ли, что они оказались счастливее вас? Их кто-то ценил, любил, они получали удовольствие от жизни - а вас обделили, господин Хаатер. И вы решили, что мир, не любящий вас, не живущий по вашим правилам, не достоин существования. Признайтесь же, что все ваши пафосные речи - блеф.

- Из вас плохой врачеватель душ, - сквозь зубы процедил Хаатер.

- Неужели? - вскинул брови Брагоньер. - Боюсь, я знаю о вас слишком много. О ваших отношениях с женщинами, к примеру.

- Они твари, - яростно выкрикнул обвиняемый. - Шлюхи, продающиеся за золото!

- И многие вам продались?

Хаатер промолчал, а потом презрительно бросил:

- Я верен заветам богини и чист перед ней. У вас же руки по локоть увязли в грехе. А у вашей разлюбезной госпожи Тэр - по самое тухлое сердце. Она давно не девица и сношается с мужчинами ради....

Брагоньер не дал ему договорить, вместо продолжения фразы вырвав крик боли.

- Вы ошибочно родились мужчиной, - не скрывая гнева, сказал соэр. - К счастью, в моей власти исправить эту оплошность и сделать вас тем, кем вы являетесь.

Насвистывая, палач взялся за раскалённые щипцы и направился к Хаатеру. Через минуту стены пыточные отразили его душераздирающий крик.

Брагоньер и бровью не повёл. Он не сомневался, что теперь Хаатер перестанет упорствовать. Так оно и случилось.

Уходя, соэр обернулся к распластавшемуся на полу Хаатеру:

- Как видите, я всегда держу слово. Вы поступили опрометчиво, впутав в это дело женщину. Через две недели суд. Через три вас казнят. Как - на усмотрение судьи. Если вас действительно избрала Сората, то она сделает руку палача лёгкой. Но я буду настаивать, чтобы вас утопили или повесили: такие, как вы, позорят дворянство.

Расследование подходило к логическому завершению.

Некромант нашёл и поднял бродягу, который помогал Хаатеру. С помощью мага удалось взять показания у души убитого, засвидетельствованные независимым волшебником.

Взамен на услугу государству некромант был отпущен, чему немало обрадовался.

Господин Диюн, всё ещё томившийся в застенках, с радостью изобличил в изувеченном Матео Хаатере своего наставника и, упиваясь собственной значимостью, часами разглагольствовал о подлости и опасности того для общества.

В тюрьме ученик не только предал учителя, но и успел кардинально поменять убеждения. Теперь господин Диюн утверждал, будто бы всегда ратовал за власть и хотел подловить Хаатера, чтобы потом сдать его в руки правосудия.

- Я ведь всегда знал, что он мне не друг, господин соэр, - подобострастно улыбаясь, тараторил Диюн. - Он аморален. Сами послушайте, что Цинглин говорит. А ещё в Префектуре служил... А если кто господину соэру дурное обо мне рассказывал, то это другой человек в мои одежды нарядился, имя присвоил. Его найти и покарать надо. А всем сказать, что господин Диюн ничего такого не говорил. Вот и господина соэра обманули, сказали, будто бы господин Диюн к волнениям призывал, обижал кого-то, женщин тех же. Так это двойник мой. Я очень уважаю господина соэра, что скажете, то и сделаю. Вы только намекните, что нужно. Я и невысказанные желания всегда выполняю. Когда арестовывали, в Управление везли, взятку господину капралу дать пытался, только он не взял, постеснялся.