Вероника Сейнт - Гамельнский Крысолов

-Привет, - обратился к ворону он и вытянул руку, думая, что птица вцепится когтями в рукав его свитера и будет смирно сидеть у него на руке. Но ворон пролетел мимо, усевшись на стол и царапнув его когтями. Одиссей выжидающе уставился на хозяина, и Виктор с разочарованным стоном порылся в кармане пальто и достал горсть цыганских рун - всего несколько камушков со схематичными рисунками.

Гадатель напрягся и сощурился, глядя на ворона, но так и не дождался никакого ответа. Иероним скептически фыркнул и отвернулся, уставившись на полки, забитые книгами по астрономии и физике, и потрепанными папками. Присутствие альбиноса Виктора почему-то успокаивало и внушало ему надежду, что вместе они успевают в два раза больше, чем Гадатель в одиночку.

Одиссей клевал обложку старого ежедневника Учителя, не обращая внимания ни на что.

Виктор встал, с удивлением поймав себя на легком головокружении, и подошел к Иерониму. Он заглянул в шкаф и пробежался взглядом по заголовкам на корешках архивных папок и книг.

Может быть, ему стоит отвлечься? Подумать о чем-то другом, вспомнить что-нибудь, что было бы мало связано с происходящим сейчас.

Гадатель наугад вытянул какую-то книгу, покрутил ее в руках и нашел чью-то закладку. Похоже, старая-престарая записка. Бумага уже начала желтеть, а чернила - расплываться, но прочитать ее не составляло труда.

-Привет, - начал было читать Гадатель, но стоило Иерониму заглянуть ему через плечо, как Виктор тут же тряхнул головой и убрал записку - чужую и совершенно им не важную - обратно в книгу. Присел на стол и пробежал взглядом по страницам, которые были заложены запиской. Ему все сложнее удавалось заставить себя сосредоточиться на этом тексте: голова шла кругом и дыхание затруднялось.

-Не то, все не то... - Виктор покачал головой и отложил книгу в сторону. Книги о звездах точно не были чем-то, что могло бы помочь и отвлечь. Ведь когда-то Грег учил Гадателя ориентироваться по звездам, ориентироваться на них и Луну, запоминать, рассчитывать и соблюдать кое-какие традиции.

Позже, уже сам Виктор учил Тристану искать путь домой по звездам, водил ее на крышу, чтобы посмотреть на звездное небо в телескоп и рассказывал все, что знал.

Сейчас ему казалось, что все это было так давно, целую вечность назад. И он не мог даже точно ответить, хочет ли вернуть обратно те мгновения.

Он поднял взгляд на Иеронима. Бывший Чистильщик, молча и как-то удивительно спокойно, вернулся к полке и принялся перелистывать документы в папках: что-то, набранное на печатной машинке на настолько плохой бумаге, что та почти рассыпалась в его руках. Он рылся в бумагах, словно пытался вместо Виктора понять, как жили и работали здесь те люди, которые пребывали здесь до Гадателя, и даже до Учителя.

Виктор снова сел за стол и теперь перебирал стопки бумаг. Он водил по найденным открыткам пальцами и шептал себе под нос слова, восстанавливая в голове чужие воспоминания. Он выстроил маленькую копию этого планетария за пару месяцев до закрытия. Все еще шумно и много людей, кто-то переговаривается, кто-то ищет на полу оторвавшуюся пуговицу, кто-то...

Гадатель закашлялся и выронил бумаги и открытки из рук. Пошатнулся и согнулся пополам, словно надеясь, что это поможет. Прижал ко рту край шарфа, стараясь дышать только через ткань. Может быть, это всего лишь пыль.

Иероним за пару шагов оказался рядом, пытаясь заставить Гадателя подняться, но Виктор отчаянно отталкивал его. Сейчас, в минуту болезненной слабости, он чувствовал чужую тревогу особенно остро, и вызываемое ей раздражение лишь усиливало его кашель.

-Может быть, это всего лишь пыль, - отмахнулся Гадатель и задержал дыхание. Успокоившись, он сделал пару глубоких вдохов, но так и не выпрямился. Наоборот, заметив что-то среди бумаг, он пересел на пол. Сощурившись, все еще прижимая к лицу шарф, он схватил заинтересовавшую его страницу.

Это была не рукопись, а рисунок, совсем новый. Листочек почти хрустел при каждом прикосновении от слишком частой штриховки ручкой.

Виктор узнавал эти линии, каждый штришок и деталь. Еще ребенком он порой видел, как отец, задумавшись, рисует что-то на первом попавшемся листе бумаге, на салфетках, или в ежедневнике. В поисках того человека, что приведет его к изменению тех или иных страшных событий, Учитель порой рисовал их, обращаясь к каким-то одному ему известным духам и позволял им править его рукой.

Иероним опустился на корточки рядом. Виктор поднес рисунок к свету и всмотрелся в переплетения чернильных линий, густую штриховку, тона и полутона.

Учитель нарисовал бледного человека в сюртуке, с перьями и повязкой на левом глазу, волосы его были темные и спутанные. Он смотрел с рисунка устало и надменно, сжимая в руках платок, и улыбался едва-едва заметно.

Всего одного взгляда на этот рисунок хватило бы, чтобы Гадатель забыл, зачем он пришел сюда на самом деле. Он почти не верил, что найдет среди записей что-то полезное, почти удостоверился, что вся польза планетария для него заключалась только лишь в общении с Юноной.

Но теперь, найдя среди старых и уже никому не нужных документов один единственный рисунок Учителя, он не мог остановиться. Это, наверняка, должно было помочь ему в его поисках.

-Виктор, это же... - хрипло и тихо произнес Иероним, и его последующие слова укололи Гадателя, - Это же ты.

-Это Принц-Ворон. Хотя я знаю человека, который убежден, что Принц-Ворон - это тоже я, - Гадатель покачал головой и поднялся. Опершись о стол, он переждал пару мгновений слабости, когда темнело в глазах, и голова особенно сильно кружилась.

-Виктор, я не знаю, кто такой Принц-Ворон, но человек на рисунке - это ты, - Иероним покачал головой. Он перебирал рассыпавшиеся по полу бумаги, пока Гадатель теребил пальцами уголок рисунка. Иероним был прав. Виктор и сам видел себя таким, он узнавал этот черный сюртук, отделанный вороньими перьями, спутанные темные кудри, тень болезни на лице. Учитель знал что-то, что так и не записал нигде, пытаясь уберечь от этой догадки сына. Было ли это изображение связано только с Юноной, или с миром, в который сбежал Учитель?

-Смотри, - альбинос быстро поднялся и протянул Виктору вырванную из ежедневника страницу с беспорядочными записями - неясными, бесформенными и почти нераспознаваемыми, - Кто знает, может быть, это был язык человечества до того, как они решили построить вавилонскую башню? - начал Иероним, но Виктор одернул его.

-Я думал, что вас этому учат, Белоснежка, - Гадатель скептически выгнул брови, - Это стенография.

Виктор потер переносицу и стал всматриваться в записанные на скорую руку, разными ручками, должно быть, в разное время, слова. Учитель описывал человека: высокого, темноволосого и бледного, измученного болезнью и усталостью, с каждым новым эпитетом все больше рисуя своего собственного сына. Виктор прокашлялся и стал читать, чтобы и Иероним слышал это описание, каждое его слово и предложение.