Роман Волков - Рассказы и сказки

- Где я? – говорю.

- В реанимации, - ответила сиделка, высунув нос из-за газеты «Жизнь», - Плохо тебе опять было.

Я сразу все вспомнил, настроение моментально испортилось, и сердце стало опять тихонько ныть, как побитая шавка. Скоро я умру. И светить мне будет черное солнце, солнце мертвых.

Это не про меня, как вы догадались. Это – про Беовульфа, героя английского эпоса. Что скажут про меня? Ничего не скажут. Погасла одна из мириадов звездочек, яркая и огромная по своим меркам – а никто и не заметил этого на скучающей земле.

Опять приходила Надя вместе с Игорешкой. Рассказывали мне всякую ерунду, абсолютно ничего не значащую. Я начал байки заливать, что уже железно пошел на поправку, что уже вчера дошел сам до туалета и обратно, что мне все аплодировали, что уже, наверное, на следующей неделе меня точно выпишут (кстати, насчет этой выписки через неделю я ни капли не соврал). Я пытался собрать все свои силы, и на самом деле выглядел так, что вот-вот вскочу с койки и пущусь в пляс. Понятно было, что такая живость и веселость мне скоро аукнется, но было ясно, что осталось мне совсем чуть-чуть, и эта разница в пару дней большой погоды не сделает. Пусть хоть порадуются родные, пусть говорят, что я скоро приду домой. Пусть хоть немного еще порадуются.

Хотя, наверное, все же надо их как-то подготовить. Перебарщивать тут тоже не надо. А то дело дойдет до того, что скажу: выписываюсь, встречай. Надя с Игорешкой стол накроют, моих любимых кушаний наготовят. Только придется им все эти кушанья со стола убирать и нести на кухню. На обеденный стол, который они тащили из другой комнаты, раздвигали, накрывали сначала газетами, а потом новой скатертью, положат меня.

Как бы их всех удар не хватанул. А что делать? Как сказать? Понятно, что надо как-то помягче. Например: если я умру, ты уж не расстраивайся. Ха-ха-ха. Не будешь расстраиваться? Или: ты знаешь, песня такая веселая – «вот умру я, умру, похоронят меня, и никто не узнает, где могилка моя…» Ха-ха-ха, смешно, правда? Это про меня песня!

Игорешка принес мне наш семейный фотоальбом, положил его на койку и назидательно поднял вверх пальчик:

- Смотри, папа, и поправляйся. Пусть это тебе придаст сил!

На самом же деле силы вдруг начали стремительно убывать. Я сослался на то, что по режиму пора спать и выпроводил жену с сыном. Когда они ушли, и, долго намахавшись в мое окошко с улицы, покинули врата больницы, я с трудом открыл фотоальбом, уже зная, конечно, чем это кончится. Томительная тревожная слабость уже разливалась по членам и сердце как-то подозрительно стало приплясывать.

Я никогда еще так не ревел. Слезы с трудом выкатывались из глаз, медленной жалкой струйкой стекая по щекам. На сей раз из моего брюха и глотки вырвался дикий тоскливый вой, которому и Саныч бы позавидовал. Вбежали маленькие практиканты, похожие на гномов в белых халатиках, вбежала соседка Антонина Захаровна, вбежали медсестры, вбежал сам Сергей Александрович. Но они почему-то нечего не делали, а в ступоре стояли, раскрывши рты, и смотрели, как я выл, запрокинув голову.

На коленях моих лежал распахнутый подарочный альбом, толстый, в алой обложке. Рассыпались по одеялу, по полу все мои фотографии, которые Игорешка заботливо разложил в хронологическом порядке для поднятия моего боевого духа. Я маленький в буденовке, с пластмассовой шашкой и на улыбающейся коняшке. Я иду в школу со скромной улыбкой, стрижкой «под горшок» и с гигантским букетом, рядом стоят мама, папа и бабушка с дедушкой. Школьный выпускной. Институт. Свадьба. Выписка Игорешки из роддома. Зачем все это? Зачем?

От как хорошо! Вот так древние арийцы встречали смерть! Как бы хотелось так же радостно воскликнуть на удивление будущим поколениям!

Сегодня слушал соловьев. Плакал.

Вот сегодня я и познакомился со смертью поближе. Вырубился. Очнулся опять в реанимации, только на сей раз меня порадовали тем, что у меня была клиническая смерть. Воскрешение произошло при помощи электрических кардиостимуляторов. Это такие утюги, которые к сердцу прикладывают. В комедиях это всегда очень смешно выглядит. Такими утюгами – бабах! – все прыгают, шутят! На груди даже появились небольшие красные следы.

Пытался вспомнить, как я отключился, и все эти байки про тоннель, свет в конце трубы и мудрый голос. Ничего не вспомнил. Наверное, не было ничего. Как будто заснул тихонечко и проснулся в реанимационной. Или еще, как будто напиваешься в ноль (со мной несколько раз, каюсь, такое было) и очухиваешься непонятно с чего на набережной реки в другом конце города или на чердаке в доме у одноклассника, с которым двадцать лет не виделся, или на могиле у прабабушки. Как ты там оказался? Непонятно. Чудеса. Помнишь какие то обрывки, как ехал на автобусе, уткнувшись носом в стекло, как сидел на ступеньках, неизвестно где… Так же было и сейчас, только, восстанавливая в памяти куски запомнившихся моментов, понимаю, что это были сны. Очень яркие, сочные, радужные обрывки.

Словно пузырьки воздуха из воды, из уже мертвого мозга (а он был мертв четыре секунды) всплывали остатки жизни.

Ничего страшного.

Эх, было бы здорово достойно дожить свои последние часы… Поехать в Чечню или в Приднестровье. Сжимая горячий автомат, поднять на флагштоке блок-поста державный штандарт под свист пуль, ненавидящие вопли врагов и восхищенные возгласы соратников. Поймать потертым камуфляжем огонь металла, прожигающий кожу, с хрустом рвущий мясо и ломающий кости. Упасть на руки боевых товарищей. Улыбаться им пузырящимся ртом и прошептать что-то вроде «жене передай мой последний привет, а сыну отдай бескозырку». Чтобы на кладбище играл военный духовой оркестр в парадной форме, и на торжественном митинге под проливным дождем седой генерал сказал: «Сегодня природа скорбит вместе с нами». Чтобы хоронили меня, накрытого флагом, с фуражкой, прибитой к гробу, и под залп автоматов в заскорузлых руках угрюмых сержантов.

Только не будет этого ничего. Стрелять я не умею, подтягивался в последний раз в школе (уже в институте плохо получалось) и задыхаюсь, поднявшись на третий этаж. Когда моя нескладная фигура покажется в военкомате в дверях отдела контрактной службы, там, наверное, все лопнут от хохота.

- Ну что, сынок, пришло время мне отправиться в тот край, откуда никогда не возвращаются. Ну-ка, улыбнись, ты уже взрослый. И когда меня не будет, помни, ты - настоящий мужчина. Помогай во всем маме, поддерживай ее и не обижай – ведь кроме тебя у неe никого не осталось.