Оксана Демченко - Безупречный враг

Гооз усмехнулся и холодно глянул на своих «союзников»:

— Время поджимает. Граат оказался наблюдательнее, чем я надеялся. Но теперь неважно, могу даже истратить немного сил на дела внизу. Крид, заканчивай свой узор. Девочку в середину?

— Да.

— Пэи, займись. Свяжи ноги и продень веревку в кольцо.

Гооз погладил жезл и тихонько затянул низкую ноту, звук заставил камни испуганно вздрогнуть. Вода залива взволновалась, рябь прошла и затихла. Лодки у берега распались на обломки. «Мелкие, как однажды на Доито», — отметил Крид, передернув плечами. Демонстрация силы его впечатлила.

Гооз снова огладил жезл. Обернулся. Сирин уже сидела в сложном контуре. Недоделанный бог довольно кивнул и стал говорить, приняв красивую позу. Вещал он деловито, без нажима, будничным, чуть задыхающимся голосом:

— Чтобы добровольно отдать каплю, надо взять две половинки молодого перламутра с жезла. Я сам свяжу их в подобие живой жемчужницы, голосом. От сирина требуется немного. Разрез на запястье и капля крови, упавшая в ракушку, это даже не больно. — Гооз улыбнулся. — Но я, Гооз Надвеликолепный, обрету все могущество божества. Спою песнь и стану великим!

Советник восторженно улыбнулся, чуть презрительно глянул на своего «жреца»:

— Она тебя любит. Это ее большая слабость, очень заметная. А еще это — куда более верный и короткий путь к крови, чем желание помочь или выжить. Я шел и думал. Я мудр и проницателен, и я избрал должный путь убеждения. Эй, голубоглазая дура, слушай. Я, может быть и даже наверняка, сохраню ему жизнь. Позволю стать жрецом. Но здесь и сейчас он уцелеет лишь в одном случае. Поняла меня?

Риоми вздрогнула и молча кивнула. Крид усмехнулся. Советник не был бы советником, не научись он вовремя отнимать у всех право распоряжаться собой… Теперь Гооз победно смотрел на «почти друзей». Враги далеко внизу. Он лишил людей храма средств к отступлению.

— Став богом, надо сразу показать силу, а уж затем — милосердие и прочие слащавые и слюнявые глупости, — строго убедил себя Гооз, кося глазом на слушателей. — Я мудр.

Новый бог мелко захихикал. Он знал: любых временных союзников удерживает вместе в подчинении и верности не высокая идея и не общность интересов, как утверждают сказки для наивных. Прежде всего — страх! Он знал силу этого средства и любил его применять. Он не сомневался в том, что Пэи никогда не предаст.

Обожаемая семья израненного сирены живет на Поути. Гоозу известно и поселение, и дом, и сами эти люди, поименно и в лицо. Когда сирена, тогда еще молодой глупый мальчишка, оказал первую серьезную услугу, Гооз дал ему награду. Серебро — нищие ценят и малый доход. А он не скупился, отсыпал много. Потом заглянул в дом, когда там гостил Пэи. Привез подарки, посадил на колени сына сирены, малышу не было и года. Гооз принялся подбрасывать его, а потом удерживать под ручки, вроде бы помогая ходить. И наклонялся, пристраиваясь за детской спинкой так, чтобы лопатки оказались на уровне губ. Ничего не понимающая мама смеялась, малыш агукал…

Зато Пэи побледнел и замер. Он знал, что очень похоже готовятся к казни голосом. Один длинный острый звук — и сердце сжимается, запирает ток крови, рвется. Можно порвать и легкие. Или загнать в них болезнь, съедающую здоровую ткань медленно и страшно. А еще отпеть ноги, навсегда сделав калекой.

С того дня Пэи — очень верный человек, незаменимый. Он исполняет приказы, молчит под самыми страшными пытками. Люди Мироша Гравра в свое время до него добирались, спрашивали о причинах гибели «Морского орла». Вежливо, нудно, усердно. А вот дознаватели короля Альбера работали куда более грубо и примитивно. Гооз дал им десять дней, и лишь затем соизволил «спасти» своего человека. Потому что уже не сомневался: Пэи теперь верят. Молчать, когда так спрашивают, можно, лишь ничего не зная…

Потом глупец год отлеживался. И был, смешно сказать, благодарен — его не забыли в беде. Его туда, в эту самую беду, просто поместили и хорошенько встряхнули…

Гооз сел на холодные плиты, устроил жезл в ногах и взялся усердно вынимать первую створку жемчужницы из золотой оправы. Было темно, неудобно, и оттого он долго возился.

— Пусть вам хоть Пэи поможет, дело-то нудное, — пожалел Крид, соскучившись ждать, и добавил с укоризной: — Мне-то вы пока что верить не стремитесь.

— Еще успеет помочь, — пообещал Гооз с усмешкой. — Это ты хорошо придумал. Голоса его лишили, жезл дать не опасно. Умница, будешь хорошим жрецом, если доживешь. О, вот полдела и сделано.

Створка с легким скрипом вышла из зажимов и легла на ладонь советника. Вторая устроилась там же слишком быстро, по мнению Крида. Гооз сложил обе створки и запел. Он чуть покачивался в нудном ритме, от которого ныли зубы, тяжко выворачивались кости и натягивались жилы. Пэи досталось, кажется, больше всех: он был рядом с сиреной и скорчился на плитах, с трудом дыша. Зато Риоми ничего не заметила — звезда уже оберегала сирина.

Наконец Гооз смолк, насмешливо пнул скорченное тело оримэо и бросил ракушку, ставшую живой, на колени Риоми:

— Твоя часть работы. Не тяни, дай мне кровавый жемчуг. Иначе выверну тэльра наизнанку.

— Хорошо, — серьезно кивнула сирин. Голос звучал удивительно спокойно, и Криду стало жутковато. — Сделаю, но по-своему. Это ракушка, часть океана, как бы ты ее ни уродовал. Я наполню ее, без обмана. Но створки не откроются, если ты нарушишь обещание обеспечить безопасность Крида и даже Пэи. Не шути с сирином, Гооз. Я жду твоих слов.

— Пальцем не трону!

— Я не так глупа.

— Хорошо. Они будут живы.

— И не столь наивна.

— Я не причиню им вреда, — тускло и недовольно сообщил советник. — Даже малого. Довольна?

— Вполне.

Риоми разрезала запястье кромкой ракушки и подставила ее под струйку крови. Брови девушки удивленно дрогнули — первая капля упала и засветилась багровым сиянием, стала переливаться жидким огнем. Вторая влилась, увеличивая шар, после третьей он стал твердеть и «остывать», теряя яркость свечения. Риоми охнула, склонилась и выронила жемчужницу, выкатившуюся со стуком за край звезды. Лицо сирина становилось все бледнее, словно ушли не три капли, а вся кровь. И с ней — жизнь. Голубые глаза потемнели и закрылись.

Резкий порыв холодного ветра скользнул по воде, поднимая болезненную дрожь мелких волн. Крид охнул, рванулся к кромке рисунка и наткнулся на невидимую стену. Сперва он боролся с преградой, пытаясь дотянуться до руки своей Сказки, звал ее, забыв про Гооза, насмешливо наблюдающего со стороны. Потом сел и затих, растерянно гладя упругий воздух, вскоре поддавшийся и позволивший руке пересечь контур, не найдя в ней зла и угрозы для девушки.

«Нет сомнения, звезда далеких северных шаманов делает свое дело», — твердил без слов Крид. И повторял снова, как заклинание. Чудо северной звезды — единственная маленькая надежда, оставшаяся у него: до рассвета надо вернуть ракушку в ладонь Риоми, откуда она выпала, отняв душу. И тогда, если верны записи дяди Левина, все будет снова хорошо. И станет возможно дышать без боли, слышать шум волн и смотреть в лазоревое мелкое море у берега острова, так похожее на взгляд его Риоми. Она откроет глаза — и только затем наступит утро, не раньше. Так и будет, он постарается. Очень.