Ирина Мира - Триптих. Знамение.

Разгадка была у Императора в руках. Оставалось определить место, настолько значимое для Адэль, чтобы туда могла переместиться сокровенная книга. Император был уверен, что это место в Гароне.

- Откуда Ваше Величество знает, что книга именно здесь? - спросил лорд-канцлер Дэвиньён - один из немногих кому доверял Император.

- Кроме Гарона, книга могла бы быть только на горе Йараев, если бы это не противоречило правилам демиурга, - объяснил Владис, - Книги написаны для людей, и спрятаны среди них. Дороже Гарона, для Адэль Бъюкер нет места на земле.

- Да, но Ваше Величество, Гарон велик, а вы выбрали герцогство Баррен, - с сомнением уточнил лорд-канцлер.

- Её голос все ещё говорит во мне, Фрэнсис. Временами он просто кричит. Мы связанны гораздо сильнее, чем я думал, и я не намерен сомневаться в этой связи. В её жизни было три особых места: Баррен, Инисово поле, где она умерла, и гора Йараев. На то чтобы обыскать каждый сантиметр на Инисовом поле, мне понадобилось два дня. На счет горы я уже сказал. Осталось только Баррен. Книга там, в замке Ладрен. Я не только знаю это, я чувствую это благодаря ей.

Как и всегда, когда его мнением не интересовался Император, Фрэнсис смиренно промолчал. Его не волновало, как его господин пришел к решению. Главное - чтобы это решение было правильным, а уж в этом Фрэнсис не сомневался. Он знал, как любой преданный слуга Его Величества - Император прав и никаких доказательств не требуется.

Сквозь сплошную стену деревьев, укрытых снегом, показался просвет. По-зимнему тусклое солнце, пробивалось между древних стволов. Косыми лучами его свет падал на снег, и белый ковер отзывался на игру солнца цветными бликами. Император и двадцать его слуг выехали из леса. Их взору предстало белоснежное поле, увенчанное старинным, полуразрушенным замком. Восстанавливая Гарон, Владис оставил нетронутым только это место, словно он знал, что оно нужно ему таким, каким оно осталось после Великой войны и её смерти.

- Прибыли, - облегченно и победоносно прошептал Владис.

* * *

Дни тянулись медленно. Воздух был холодным и сухим. Ветер так и не появился, чтобы отогнать мрачные снеговые тучи и уступить законное место весне. Люди всего континента умирали от холода и голода - земля промерзла, весь урожай погиб. Но самую страшную из смертей несла Свита Посвящения. Гончие и Спутники смерти переходили из города в город, накатываясь как приливные волны, и оставляя за собой кровь тех, кого Император называл неверными. Кому они были неверны?

- Новой религии, чья суть - жить по законам Горгота, - беспрекословно твердил Император.

И ему верили. Себя самого он считал ниспосланным высшими силами проповедником. Единственным человеком, несущим истинный голос добродетели по воле Горгота - хранителя праведных. Не всех ему удавалась обращать в свою веру. Для некоторых он был обычным фанатиком, возжелавшим стать великим реформатором, для других - тираном и земным воплощением Сартраса, рожденным уничтожить всё ценное, что есть в мире, для третьих - шарлатаном и лжепророком. Но кем бы ни считали Императора его ненавистники, рискнувшие мыслить не как он, все они, со временем, стали называть его одинаково - Владисом-инквизитором. За его расчетливую жестокость, с которой он преследовал тех, кого объявлял противниками истинной веры - его веры.

Небесный триумвират: демиург, йараи в лице Верховного судьи и Одиннадцать Богов-создателей - высшие силы, почитаемые во всем мире. Император присоединил к ним Горгота и Небесного триумвирата не стало. Люди веками верили в Небесный триумвират. Теперь, когда Император переделал старую религию, спустил с цепи Свиту посвящения, оставил миллионы на милость беспощадной зимы, горстка отважных, не поверивших в новые догмы, собралась под знаменем, называемым Сопротивление. Безоружные, не имеющие влияния и даже поддержки собственных государей, они все равно готовы биться за свою веру, за свою свободу, за свои жизни. А ведь их так мало, в сравнении с миллионами тех, кого обратил Император Владис Вангорский.

Бенджамин невольно восхищался Сопротивлением, и благоговейный восторг и страх от их действий был не меньше чем от действий Императора. Так часами размышлял Бен, прислонившись к спинке кресла и ожидая пока Рона, закончит свои дела. Вдруг из соседней комнаты донесся раздраженный крик и треск дерева. Бенджамин подскочил с кровати, ударом вышиб дверь и увидел, как Рона сметает со стола карты и заодно все, что попадается ей под руку. Волосы спутались, под глазами несколько дней не сходили темные круги, руки перепачкались в чернилах. Бен подошел и нежно обнял её, надеясь успокоить. Ну, разве можно так изводить себя?! Роналисса не оттолкнула Бенджамина, но и на объятья не ответила.

- Четыре месяца! - вскричала она, а потом голос стих под тяжестью забот, и она зашептала: - Мы ищем их четыре месяца и всё без толку. А сколько, мы потеряли времени, пока я приходила в себя после...

Рона вспомнила тот день, когда полностью восстановила силы, и впервые увиделась с Беном после происшествия в дальних камерах.

- Отвернись, - голосом, полным печали, приказала она тогда генералу Дриору.

Её приводила в ужас одна мысль о том, что кто-то, даже она сама, может увидеть её изуродованную кожу. Бенджамин проигнорировал приказ и, тихо подойдя сзади, откинул длинные локоны со спины Роны, и начал расшнуровывать корсет. Рона вздрогнула и попыталась развернуться, но Бен удержал её.

- Меня не пугает твоя сила, - сказал он ей со всей искренностью, - С чего ты взяла, что испугает твоя слабость?

Это прозвучало как утверждение, и Рону оно совсем не порадовало. В голосе Бена ей послышалась жалость, а она не могла принять такого обращения.

- Это не слабость, - огрызнулась Роналисса.

Бен развязал шнуровку, и снял корсет, обнажив плавную линию талии и свежие шрамы. Один шрам проходил от левого плеча до низа правой лопатки, другой начинался чуть выше первого и, пересекая его у самого основания, тянулся через всю спину к пояснице, на пару сантиметров заходя на ягодицу. Третий наполовину опоясывал талию. Бен побежал пальцами по выступающим белым полоскам, а затем коснулся губами того места где шрамы пересекались.

- Если это не слабость, то почему ты так боишься, что я увижу? - спросил Бенджамин, заметив, как Рону передернуло от отвращения.

Она не ответила. Да и что она могла сказать, когда ждала от Бенджамина совсем другой реакции?

Он поцеловал спину ещё несколько раз, и только после последнего поцелуя, который был прерван стуком в дверь, она, наконец, не вздрогнула.

Сперва, Рона не обратила на стук внимания. Она сосредоточенно собирала всю волю в кулак - хотела рассказать Бену, как появились огромные рубцы.