Оксана Демченко - Демченко Оксана

- Я безнадежен, - тяжело вздохнул сын вождя, спотыкаясь и открывая глаза. - Хорошо Шагари! У него есть я. Если что, я ему скажу: у-учи, не торопись. А меня кто одернет? Ну, деда я послушаюсь... а остальных - вряд ли.

Ичивари даже огляделся - никого, только туман вьется меж стволов, слоится и перламутрово светится розовым и зеленым - провожает закат и встречает луну... Надо либо останавливаться на ночлег, либо упрямо топать дальше. Вдруг магиоры близко? Он быстро исполнит поручение и галопом поскачет искать Шеулу. Умирающему нужна её помощь, больше никто не справится, а луна уже велика - времени осталось немного. И, как бы Лаура ни хмурилась, пряча страх, ей тяжело и страшно. Ей нужна помощь.

Приняв решение, Ичивари ускорил шаг. Сегодня до захода луны можно двигаться. В лесу достаточно светло, справа переливается и вздыхает море. Ветерок прохладный, влажный, тянет от воды туман и поит лес, наполняет его едва слышными звуками, волнующими душу. Можно сколько угодно убеждать себя: корабли зло и сжигать их надо. Но иногда так хочется - строить... Чем махиги хуже этого гнилого адмирала? Они уважают силу асхи, шуршащую прибоем и зовущую приобщиться к тайнам глубин.

Конь всхрапнул и замер. Ичивари тряхнул головой - его ноги и его чутье умнее рассудка. Он остановился прежде Шагари, уловив в лесу перемены. Запах дыма и шум. Слабый запах и едва уловимый звук. Кто-то устроился возле дороги, ночует. А еще спина непонятно и достаточно сильно напряжена. Словно лес следит за ночевкой и - не пуст... то есть слишком тих.

Сын вождя оттеснил пегого коня в заросли справа от дороги, дважды хлопнул по шее, укладывая и приказывая не двигаться. Добыл из сумки второй нож, длинный, более похожий на саблю. Еще три тяжелых, сплошь стальных и без рукояти - метательных. Распределив оружие и закрепив, сын вождя заскользил в тенях, единый с лесом и невидимый любому чужаку. Он - махиг, даже смуглые его не найдут здесь, дома. Как сам он не заметит притаившегося магиора в степи, если у того достаточно опыта.

След обутых ног обнаружился быстро и очень удивил Ичивари: слишком он явный, нарочитый, и ведет прямиком от столицы первой короткой лесной тропой. Обрывается у пустой стоянки, ненастоящей, как и сам след. Ветки заготовили, сложили для костра и оставили. Ружье прислонили к стволу старой пихты. Кинули рядом лапник - но никто не сидел на нем. Сын вождя перепрятал ружье, убедившись: разряжено. И заторопился распутать новые следы, куда более тщательно спрятанные, неявные. Без помощи почти полной луны их бы и не удалось приметить самому опытному охотнику. Следы принадлежали двум людям, в одном Ичивари сразу заподозрил чуждость бледного: слишком неправильно ставит ногу, не выбирает место, наугад двигается. Оно и понятно: только босые стопы - зрячи...

Второй мог быть и махигом, его присутствие удалось наверняка выявить только однажды, когда он оступился и оставил след. По мнению Ичивари, именно этот второй привел бледного, оставил в засаде и сгинул, исполнив свою часть дела. Может быть, даже вернулся в столицу. Или ушел дальше в лес, на восточный склон, широкой петлей обходя ночную стоянку путников, беспечно жгущих костер у дороги.

Бледного в засаде Ичивари приметил издали. Тот сопел, ворочался и порой вовсе уж глупо отмахивался от мошки. В военные времена его заметил бы любой ребенок. Но сейчас мир, люди не думают о засадах и не ожидают выстрела в спину. Это у бледных злодеи ночами убивают постоянно, даже фермеры подобное подтверждают - те, кто помнит жизнь на другом берегу, в краю тагоррийцев или сакров... Человек в засаде снова шевельнулся, и подошедший к нему на расстояние семи шагов Ичивари замер, холодея от опасливого недоумения. Длинные ружья - большая редкость! У злодея в засаде именно такое, бьет оно на большое расстояние, махиги научились делать годные стволы совсем недавно, макерга и магиоры пока не видели подобного оружия, им отвезут образцы только осенью, когда закончат стрелять по доскам и напишут на бумаге подробно, каковы дальность и точность нового ружья. Так что сидящие у костра, даже если они проверили лес, полагают себя находящимися в полной безопасности: засада слишком далеко. Да и лес - обманчив. Более привычный магиорам лиственный на таком расстоянии уже укутал бы лагерь плотным покровом веток, листьев, кустов, стволов и сделал прицельную стрельбу невозможной. Здесь же, в краю секвой, подлесок слаб, травы почти нет и с удачной точки иногда вся долина просматривается от края и до края...

Стрелок засопел громче, прильнул щекой к прикладу, длинно и ровно втянул воздух. И по этому вдоху, по характерному движению шеи и головы, Ичивари узнал его. Помощник профессора-оружейника, раздувающий меха в кузне. Сухой, пожилой и нелюдимый. В столицу его пригласили потому, что бледный помнил по рассказам старших кое-что о секрете так называемого жемчужного пороха. Вел себя этот человек ровно, ничего дурного или странного за ним не замечали. Рука бледного замерла, окаменела, сам он стал окончательно неподвижен, словно слился с оружием - и Ичивари понял, что опаздывает, что уже нет времени мягко довершить два последние шага и отклонить ружье. Сейчас бледный выберет момент - и выпустит смерть на свободу... Будь ружье старым, фитильным, времени бы хватило, но это - новое, курковое, ударное.

Чувствуя, что делает все неправильно и еще много раз услышит о своем несовершенстве от отца и деда, Ичивари отправил в напряженную спину бледного метательный нож: под правую лопатку, чтобы и прицел сбить, и руку повредить. Щелчок курка и звук ножа, рвущего рубаху, слились. Бледный качнулся, ничком рухнул на землю, выстрел заставил вздрогнуть лес - и покатился эхом все дальше, заставляя хвою вздрагивать и ронять капли росы, осевшей из ночного тумана... Ичивари упал вперед, завершая прыжок, в движении прижал коленом спину бледного возле пояса и зашипел от злости на себя. Надо было целить точнее, по судороге понятно - злодей умирает, он уже ничего не скажет и никого не назовет. А ведь, может быть, именно он стрелял в окно дома вождя. Даже наверняка он!

- А-ррр-аа-ррр, убью... - взревел гулкий бас, перепутать звук которого ни с каким иным невозможно.

Ичивари невольно усмехнулся, слушая, как снова вздрагивает хвоя, роняя капли - этот рев пострашнее выстрела. Зато звука движения нет: даже самый огромный магиор умеет бегать тихо, когда полагает это необходимым.

- Гимба, сюда! - негромко окликнул знакомого Ичивари. - И пусть остальные проверят восточный склон, наверняка есть второй человек.

Рев иссяк, лес заполнила настороженная тишина большой беды. Сын вождя недоуменно щурясь, попытался в ночном сумраке рассмотреть свои руки, выдернувшие метательный нож из теплого еще тела. 'Вот ты и стал воином, твой первый враг мертв, и он оказался бледным', - пронеслось в голове. И что? Ни радости, о какой иногда рассказывали старики, ни гордости, ни ощущения сладкой победы. Только спазм в горле. И пустота, словно зеленый мир отшатнулся от человека, в который раз показавшего, что он не зверь. Никто в лесу не убивает, будучи сытым и сильным. Дед Магур в юности резал у мертвых врагов уши и нанизывал на кожаный шнурок. Он мало кому рассказывал о той своей жажде убивать, нахлынувшей по весне, после похорон обтянутых сухой кожей костей - умершей от голода и холода жены, упокоенной в одной яме с многими иными подрубленными войной ростками человечьего кедровника... Дед резал уши и надеялся, что так обретет покой. Друг Ичива, один из немногих в лесу, чья связка вражеских ушей могла бы быть длиннее, лишь два сезона спустя смог убедить Магура похоронить и шнурок, и отчаяние в иной общей могиле, вырытой после большого боя на берегу. Именно тогда вождь народа кедров пообещал, что изменит отношение к слабым, давая им место в мире - не худшее и холодное, у стены, а равное с прочими. Потому что гнилые уши не возвращают к жизни тех, кто нуждается в заботе сильных, и сильные должны это помнить и учитывать прежде, чем утратят смысл жизни.