Оксана Демченко - Демченко Оксана

- Чар, какой же ты вспыльчивый, ты опасно долго пребывал рядом с темным безумием ариха, душа еще не успокоилась. - Шеула вынула из волос маленькое перышко, подышала на него и положила в ладонь сыну вождя. - Держи. Меня бабушка научила такие делать, я вспомнила и для тебя постаралась. Можешь о чем-то попросить асхи и асари, сломав поперек, если научишься с ними договариваться. Но это не главное. Ты носи и слушай ветер и дождь. Тебе важно наполнять душу. Она у тебя хорошая, большая, но её надо наполнять.

Мавиви виновато вздохнула и отвернулась, сосредоточенно всмотрелась в душу умирающего, провела рукой над его спиной, затем перевела взгляд на Лауру. Покачала головой.

- Я не могу снять боль без остатка, не могу легко исправить то, что долго разрушалось. Он горит внутри, ему нужен помощник, чтобы справиться. Ты не сможешь сделать больше для него, не выдержишь.

- Ну я-то выдержу, - безмятежно сообщил Гимба, устраиваясь у кровати на полу.

- Он тебе чужой!

- Ты не чужая, придавить наставника я шел по своей воле, значит, и пострадавший от его злобы мне не чужой, - улыбнулся великан. - Ну, что ты будешь делать? Примочки менять я и сам могу.

- Восстанавливать висари, - пояснила Шеула, садясь на край кровати и примеряясь к руке больного. - У него жар, ты здоров, проще вас двоих слушать. Ему твое здоровье, ощущение и все иное... Не поясню на словах, знаю только на сакрийском, как Рёйм записал в Каноне. В одну сторону нельзя направить передачу, это как водоворот, ты отдаешь ему, но и сам невольно получаешь отдачу...

- У меня здоровья много, - с прежней безмятежностью заверил Гимба. - Давай, переливай. А молчать при этом обязательно? Это я к тому, что...

Ичивари сердито выдохнул и прикрыл дверь. Постоял в коридоре, старясь унять ревность. Собственно, ничего нового. Все девушки степи, сколько их есть, улыбаются и вздыхают, издали замечая Осторожного Бизона. Все юноши степи мрачнеют и вздыхают, оценив его чудовищную силу точно так же, издали. А он редко появляется в больших поселках. Хакка в первую войну приняли главный удар бледных, они были лучшими воинами и к тому же жили у самого западного берега. Большая часть ранва степи происходили из этого племени, они словно природой созданы - защищать. Хакка успели переправить на восток детей и женщин, задержав бледных надолго. Теперь уцелевшие семьи живут обособленно в пустынных срединных землях, у края лиственного леса. Во второй войне хакка не участвовали: просто некому было воевать... Но упрямейший Гимба подрос и решил, что опустевшие и осиротевшие исконные земли у берега надо обживать заново. И он начал обживать, чуть ли не в одиночку. Строил дома, перегонял скот, договаривался с вождями соседних родов. Сейчас несколько поселений уже заняты семьями, а этот неугомонный все носится, устраивает, присматривает - и всегда занят, и с ног валится от усталости, хоть и неутомим. Так что зря вздыхают девушки и напрасно сердятся юноши. Нет в мире мавиви? Но ведь всегда можно найти тех, кому нужна защита.

Ичивари вернулся в большую комнату приемов. Дед уже завтракал, слушал новости и думал. По опыту Ичивари знал: это надолго. Пока что можно выйти, подышать туманом, остыть и успокоиться. Стыдно: он полагал себя вполне исцелившимся, но вспыхнул злостью снова, стоило Шеуле улыбнуться хакке и подать ему руку. Потому что вдруг пришло осознание, большой болью сжавшее душу: сам он вряд ли станет ранва для этой или любой иной мавиви. Он слишком близко - так и было сказано - стоял от края огненной пропасти, он и теперь иногда вспоминает пламя и испытывает смутную жажду. Зато Гимба здоров. И ему все нипочем! Знает, что сказать и как перестать выглядеть в чужих глазах большим и страшным... Едва увидел Шеулу и повел себя так, как он, Ичивари, не смог. Ловкий.

- Чар, у-учи, - шепнул себе сын вождя. - Тебя опять понесло.

Он вышел на крыльцо и медленно вдохнул, процедил влажный прохладный воздух. Ветер переменился, морем больше не пахло, только хвоей и травой. Травой сильнее, младший паж приволок огромную копну, перевязанную веревкой, и засыпал в кормушки Шагари и кобыл. Как только доволок, такой тощий! Ичивари покосился на коня, почти собрался и его назвать в мыслях предателем - тычется мордой в ладонь недорослю, выпрашивает свеклу, готов уже и на спине прокатить, пожалуй. Но сердиться на счастливого пегого невозможно. Лучше спуститься и самому вычистить приятеля, от кончика носа и до копыт, так получится успокоиться вернее и надежнее всего. Дело долгое, неторопливое, позволяющее наблюдать за всей улицей и думать. Наставника больше нет! Вот ведь главное-то... В душе шевельнулась гордость за деда: а кто еще мог превратить злодея в факел и - до тла. Только Магур. Ни словом не упомянувший свои заслуги, деду это не требуется, его уважают за нечто иное, чем доблесть или сила, чем даже ум. Просто за то, что именно таков: настоящий кедр, который можно уничтожить, срубить, но никогда - вывернуть с корнем. Он глубоко связан с лесом, но при этом и людей видит до самого дна их души. Если разобраться, и отец - кедр... А сам он, Ичивари? Оценивая без жалости к себе последний сезон надо признать, что сам он, сын вождя, стал вроде ядовитого плющя, не имеющего корней и жадно пьющего чужие соки. Маму сколько раз до слез доводил, отца огорчал, к деду не ходил весной, в степи себя вел не лучшим образом, Шеулу жестоко обидел. И те девушки, которые ему улыбались зимой, в дальнем поселке фермеров... Им он не оставил бус и ни разу не помог по весне. Хотя тут случай особый: они не ему одному улыбались, и соседи говорили о них разное, а это были люди, не склонные к сплетням.

Поежившись, Ичивари вспомнил плачущую Лауру и нехотя пообещал себе навестить ферму и разобраться, как следует правильно поступить с теми девушками, не отворачиваясь и не делая вид, что ничего не происходило.

Недоросль-паж никуда не ушел, стоял рядом и следил за чисткой Шагари. Сын вождя покосился на полукровку, поманил, отдал скребницу и стал пояснять, как правильно вести по шкуре, как выбивать грязь и как потом гладить ворс щеткой. Разрешил расчесать гриву и хвост. У Шагари, священного коня, имеются собственные, для него вырезанные, костяные гребни - на зависть всем девушкам богатство...

- Чар, ты занят?

Ичивари провел скребницей по шкуре Шагари еще раз, обернулся, освободил руки и прошел к ограде. Облокотился на жердь, с интересом рассматривая Гуха, рослого, но тощего и нескладного ученика большого университета. Любимчика профессора Виччи, пропадавшего последние дни в пещерах и вот - явившегося в поселок. С победой и даже гордо вернулся тощий Гух: Томас ведь ни в чем не обвиняется... Тогда почему Гух так мрачен?

- Не занят. Я самый бездельный бездельник сегодня, - грустно признал сын вождя. - Томас уже дома?