Ростислав Левгеров - Тысячеликий демон

– Ты встретишься с человеком, – продолжила Найяль. – Он станет твоим учителем. Он раскроет тебе глаза. Я знаю, что ты пойдешь за ним.

– Ладно, – устало сказал воин, – не буду спорить…

– Почему ты видишь именно меня? – повторила она его вопрос, и тут Ашант заметил, что девушка зарделась. – Придёт время, и ты всё поймёшь.

– Зачем тебе остальные? Барх, Мерген. Они тоже – добро?

– Мерген нам не нужен. Он просто видит сон. И в то же время, он отвлекает от нас – всевидящих – чуждых : силу способную разрушить весь мир. Я не могу тебе подробно обо всём рассказать. Скажу лишь, что чуждые , как и мы, ищут своего человека. Того, кто станет их земным воплощением и будет служить их целям. Ты догадываешься?

– Догадываюсь. – Ашант недоверчиво усмехнулся. – Но Барх всего лишь человек. Мне кажется… мне кажется… хм, не знаю, что и сказать.

– Вот именно, ты его не знаешь. Посмотри, что он видит.

Ашант не понял, что произошло. Он моргнул, а когда открыл глаза, очутился в тёмном помещении, освещённом мучительным, пыльно-розовым светом, пробивавшемся сквозь сети черной паутины, откуда-то сверху. На стенах осыпалась толстая штукатурка, обнажив кладку из бордового кирпича. Пол прочно окутала непроглядная темно-серая муть, в которой то и дело возникало какое-то шевеление. Приглядевшись, воин увидел там множество угрюмых лиц, мечущихся из стороны в сторону, налезающих друг на друга, сливающихся в единое уродливое целое. Их пустые глазницы смотрели в никуда, черные рты что-то многоголосо шептали. От этих зловещих звуков, издаваемых ими, по спине воина поползли мурашки.

– Неужели у него такая чёрная душа? – пробормотал потрясенный Ашант. – Убери меня отсюда, пожалуйста.

Ещё мгновение, и он сидит на своём пеньке, в знакомой степи. Перед ним та женщина, в балахоне. Она откинула капюшон…

И Ашант увидел старика, древнего старика, настолько на вид дряхлого, что с трудом верилось в его реальность. Покрытое пигментными пятнами лицо было едва ли толще бумаги. Большие слезящиеся глаза умно и проницательно смотрели на воина, редкие взлохмаченные брови торчали во все стороны, как копья; лысая, яйцевидная голова поблескивала в свете костра. И ещё, старик был прозрачен, натурально прозрачен. Сквозь него хорошо виднелись грубые швы балахона. За спиной стоял, также бритоголовый, печальный юноша, в знакомом кожаном жакете. Ашант обратил внимание на его глаза – большие, выразительные, искрящиеся, несмотря на несколько удрученный вид, весельем.

– Вот так. – Голос старика еле слышался, он шелестел как степная трава; слова, исходящие из него, казалось, закручивались в спираль и величаво уплывали в неизвестность. – Я сделал всё, что мог. Больше я говорить не могу.

Ашант почувствовал смятение. Он был поражен.

– Кто вы? – запинаясь, спросил он.

– Меня зовут Кабема, – ответил старик. – Я, можно сказать, знаменосец. Если ты понимаешь, о чем я.

– А Найяль?

– Найяль… эх, Найяль. Я ведь даже не знаком с нею. Найяль – мать Тамары, она умерла от чумы, уже давно. Послушай меня, Алексей. Я знаю, что у тебя возникло много вопросов. Если бы я знал на них ответы. Я мог бы постараться, приложить усилие, провести еще один сеанс. Но будущее скрыто, и чуждая сила, Хаос, – рядом. Да и я… Я теряю свою силу, и все эти фокусы очень уж утомляют. Скоро меня не будет. С кем же останется Сандур? – Старик с грустью и нежностью посмотрел на юношу.

– Придёт время, и я найду его, – указав глазами на Ашанта, сказал юноша. – Не беспокойся за меня.

– Но… Тамара говорила, что её мать… – запинаясь, пробормотал Ашант.

– В основном каждый видит то, что хочет видеть его душа, – сказал Кабема. – До Чёрного Ворона иным, то есть всевидящим , достучаться не удалось. Всевидящие увидели только то, что видел ты. И я удивлен. Не может же быть такого, чтобы вместо мечты внутри была бы тьма. Причем, эта тьма – не он сам, понимаешь? Нет, не понимаешь? Ладно, придёт время, и ты всё поймешь. Подумай лучше о себе, о своей мечте. Ведь мы мечтаем, даже если руки наши по локоть в крови. Мечтаем о лучшем. А он, Барх, твой друг, с которым ты рос с детства, он разве ни о чем не мечтает? Скажи мне, Алексей?

– Он жаждет мести.

– Жаждет мести… Хотел бы я с ним поговорить, но… это опасно. Я не должен этого делать, ибо в этом случае вся наша община может… подвергнуться большому риску. Но мы должны идти. Извини меня, Алексей, я не могу больше удерживать тебя здесь. Это опасно…

– Постой! – сказал воин. – Тамара рассказывала мне, что она… она здесь?

– Она прямо за тобой, всё это время.

Ашант развернулся и увидел её – Младу. В том самом светло-зеленом сарафане, в котором он впервые её встретил, в волосы вплетены цветы…

Млада, плача, опустилась на землю.

– Простите меня, – прошептала она. – Я не знала, что так будет. Если бы я смогла предвидеть… я бы испила эту чашу до дна. Как твоя мать, багатур. Я ни за что не убила бы Буреба, я не должна была…

– Не надо, – прервал ее Кабема. – Не надо. Хаос нашел бы его в любом случае. Черный Ворон, сдается мне, предначертан. Итак, прощай, друг мой Алексей. И ещё… – в последний раз взглянув на воина, добавил старик. – Грядут тяжелые времена. И ты, ты должен увидеть суть всего, что будет. Эх… если бы твой хозяин, тот толстяк, пришёл, но… теперь уже ничего не изменишь. Всё, пошли, Сандур.

– Постойте! – крикнул Ашант, вскакивая. – Млада, где Млада? – призрак девушки исчез. – Что она имела в виду? Постойте! Что значит, не должна была?..

Но старик, опираясь о руку юноши, ушёл в ночь.

Ашант словно спал. Бесконечная вереница образов бесследно проплывала мимо него. Но что-то он смог уловить и запомнить. Ему приснилась его мать, поющая ему колыбельную на незнакомом языке, и он смотрел на нее с сильным волнением. Какой-то грязный ребенок, спотыкаясь, брел по разбитой дороге. Разрушенный белокаменный город, овеваемый холодными ветрами. Тёмное подземелье, в нем кто-то есть, он почувствовал на себе его взгляд. Девушка, очень похожая на Найяль. Хайса, пьяный, в своём шатре, и вокруг него вьются серые дымчатые тени. Он разглядел в этих тенях лица. Лица демонов: ледяные стальные глаза, оскалённые кровавые пасти, усеянные рядом острых клыков….

Ашант проснулся от того, что кто-то толкал его за плечо. Он лежал на траве, по-прежнему там, в степи, один, рядом с потухшим костром. Начинало светать.

– Просыпайтесь, Ашант-гай, – робко сказала юная Шайна, одна из прислужниц кагана Хайсы. – Скоро утро. Вы не замёрзли?

Шайна приоткрыла полог, за которым находился он, этот ужасный человек. Все женщины называли его хозяином. Толстый хозяин, обнажённый, с волосатой грудью, лежал на нескольких матрацах; голова и пухлые руки обессилено покоились на многочисленных маленьких подушках. Из-под одной из них, в изголовье, выглядывало серебристое лезвие ханского ятагана. Вокруг валялись чаши, бутылки, кувшины. В ярко освещённой солнцем опочивальне Хайсы нестерпимо, жутко воняло мочой, вином, по?том и ещё неизвестно чем. Сам он, обильно пропотевший, спал. Сон его был тревожен – каган вздрагивал, хрипел, заплёванная рвотой грудь судорожно вздымалась.