Ростислав Левгеров - Тысячеликий демон

– Омойте его, – шептала на ухо Шайне и ещё одной девушке, по имени Марджан, тучная, неповоротливая и злая Айял. – Давайте же, третий день уже всё под себя льёт.

У Шайны душа ушла в пятки. Она безумно боялась кагана. И теперь ей выпала эта сомнительная честь – мыть эту навозную тушу. Вместе с подругой, Шайна, пригнувшись, и стараясь не смотреть на хозяина, на цыпочках подошла к нему. Он приоткрыл поросячьи глазки и посмотрел на неё.

– У-уфф… – выдал он.

Шайна с подругой застыли на месте.

– Идите сюда, – с трудом подняв руку, Хайса поманил их к себе. – Ближе… еще ближе…

– Господин?

– Вина…

Девушки нерешительно переглянулись.

– Вина!!! – заревел Хайса, достал ятаган и взмахнул наотмашь. Марджан успела закрыть лицо ладонями, и клинок полоснул по запястьям, оставив глубокие порезы. Кровь брызнула, попав на ханское брюхо.

– Хорошо, сейчас, – поспешно сказала Шайна, и обхватив подругу за плечи, попятилась вместе с ней назад.

За пологом уже ждала Айял.

– Бери, – бесцеремонно сунув Шайне пузатую, заросшую паутиной бутылку, сказала она. – Иди. Влей ему это пойло прямо в глотку. Пусть подавится.

– Пожалуйста, не надо… – попыталась возразить девушка.

– Не спорь, иди. – После непродолжительной борьбы, Айял с размаху толкнула девушку так, что она, влетев в опочивальню, споткнулась, упав прямо на хозяина.

Каган никак на это не отреагировал. Чувствуя, что её сейчас стошнит, Шайна быстро соскочила с него, забилась в угол, и с опаской взглянула на кагана.

Каган Хайса по-прежнему неподвижно лежал на спине. Глаза его, на мёртвенно-бледном лице, неестественно широко раскрылись. На лбу вздулись вены. Рот тоже был открыт, он переполнился переливавшейся через край комковатой слизистой вонючей массой…

Отряд, резво проскакав с полверсты по большаку (который венеги нарекли странным именем Жертвенник), остановился по приказу Горыни на опушке, в центре которой высился холм, поросший донником, репейником и крапивой.

Горыня слез с коня, и сняв шлем, подошёл к холму. Встал на колени, опустил голову. Рядом неслышно присела Искра. Все остальные тоже, обнажив головы, стихли.

– Вот, Светозар, мы пришли к тебе, – сказал княжич. – Давно мы у тебя не были, брат. Но мы не забываем тебя, поверь. Не забываем.

Горыня слегка покачивался; сестра глядела на него с плохо скрываемой неприязнью.

– Благослови нас, брат, – сказал Горыня. – Мы едем в дальний путь, сестру вот… выдаю замуж за князя Северского.

Горыня повернулся к ней. Искра уже стояла на ногах.

– Хватит, поехали, – произнесла она ледяным тоном. – Ещё, чего доброго, расплачешься.

Княжич пьяно ухмыльнулся, и тоже встал.

– Пошли, сестричка… – хмуро бросил он.

К вечеру большак сузился, превратившись в обычную сельскую дорогу. Дорога изрядно запустела, местами заросла пыреем, подорожником и лапчаткой, изредка путь преграждал сгнивший от времени бурелом.

Тракт пробегал в низине, у самой воды. С обеих сторон высился величавый сосновый бор. Вечерело – солнце уже коснулось верхушек деревьев. Его косые лучи позолотили речную гладь; густой подлесок, подобравшийся вплотную к воде, купался в солнечной дымке, как в молоке. Воздух был наполнен разноголосым пением птиц: где-то вверху раздавалось звонкое пение соловья и малиновки, внизу, в сумраке леса, глухо бормотали тетерева и призрачно хохотал черный дятел.

Отряд миновал все венежские слободы и деревни. Впереди был только один двор – Болоний Яр, жилище Сивояра, таинственного человека, которого венежане называли ведуном и откровенно недолюбливали.

Вскоре показался и сам Болоний Яр. Он и вправду расположился на возвышенности, один из склонов которого круто обрывался вниз, к реке. Несколько ладных изб, срубленных из сосны, окружал высокий частокол. Во дворе рос древний ветвистый дуб – от земли, вверх по шишковатой коре, ползла широкая бахрома мха болотного цвета; под самой кроной висел большой выпуклый нарост, чем-то похожий на выпяченную губу. Сам хозяин называл этот нарост глазом, и дереву поклонялся, как божеству.

Отряд остановился у ворот. Горыня, сидя на коне, клевал носом и сопел. Вместо него в ворота постучал Девятко.

– Кто вы такие? – послышался голос.

– Свои, – ответил десятник. – Мы из Волчьего Стана.

– Вашему князю мы оброк не платим, и платить не будем, – донесся тот же голос.

– Мы путники, – терпеливо объяснил Девятко. – Просимся на ночлег.

– Клянётесь ли вы своими богами, что не со злом пришли?

– Конечно, клянёмся. Да ты открой, и мы тебе всё расскажем. Доколе нам под твоими воротами топтаться?

Ворота легко без шума отворились. Во дворе их встретила троица в одинаковых красных рубахах: два крупных парня, держа в руках увесистые дубины, поглядывали на гостей исподлобья; впереди них, сложив руки на груди, стоял мускулистый сутулый мужчина лет шестидесяти – голова наклонена немного вбок, прищуренные глаза смотрят хитро и проницательно. Однако видно было, что он всё же чуть подслеповат. Несмотря на почтенный возраст, седина едва тронула бороду Сивояра.

– Помните, что на вас падёт проклятие, если вы причине вред моему дому, – сурово молвил он.

– Бог с тобой, человече, о чём ты толкуешь? – пророкотал Злоба. – Неужто мы похожи на разбойников?

Старик нахмурился.

– Злобушка, – осторожно шепнула Искра. – Ты бы помалкивал и не высовывался. Мордой своей не светись, людей не пугай.

Сивояр услышал эти слова, бросил на неё быстрый оценивающий взгляд, и облегченно вздохнул.

– Хорошо, – сказал он. – Я вижу, вы добрые люди. Глаз у меня намётанный, меня не обманешь. Милости прошу, заходите в мой дом, место найдётся всем.

Большой, выскобленный добела липовый стол, расположившийся прямо под дубом, был уставлен яствами: кувшинами с квасом, переваром, другими крепкими настойками, подносами с дичью, квашеной капустой, ломтями хлеба, медовыми сотами и много ещё с чем. Вокруг почти стемнело; сидящие за столом люди неспешно разговаривали под свет нескольких пучков лучин, вставленных в узкие сосуды, которые, в свою очередь, стояли в чашах с водой прямо на столе.

За столом сидели сам хозяин, один из его сыновей, именем Легостай – молчаливый угрюмый парень, все три десятника, Искра со служанкой и Доброгост. Им прислуживали две пухлые розовощёкие женщины. Из изб, сараев и дворовых построек выглядывали посмеивающиеся ребятишки разных возрастов. Горыня давно уже спал в хозяйской избе; половина дружины расселась во дворе рядом; другая же половина отдыхала в сарае, на сене. Повозки сбили в кучу и оставили у ворот; братья-близнецы остались в них. Под повозками разлеглись, лениво взмахивая хвостами, хозяйские псы.