Анатолий Нейтак - Камень и Ветра 1. Камень на дне

И они поднялись из царства механических звуков, царства резких запахов и вечной, затянутой бледными испарениями полутьмы – потом, ближе к вечеру. Они поднялись, всплыли, вознеслись обоюдным и одновременным желанием – в царство праздника, созревшего, как бутон, и, как бутон, вот-вот готового – начинающего – распускаться.

Огни, огни, огни: белые, синие, изумрудные, золотые, всякие. Смех – как эхо, блуждающее среди кривых зеркал, стихающее там, возрождающееся там, на несколько секунд рассыпающееся дальше и прилетающее назад. Музыка, музыка, музыка: сверху, снизу, со всех сторон, ритмами барабанов, танцевальными изгибами, струнными волнами и медными всплесками. Эфир чужих эмоций: бурное море света в глазах Анжи, бликами над непроницаемым зеркалом глаз Рышара. Карнавал! Буйство! Забвение! Вихри и хороводы, воронки и фейерверки.

По воздуху в лихом танце – трёхметровый горбун в глухом плаще, машущий всеми четырьмя руками, вверху поперёк – стая лиловых птиц, осыпающая дорогу цветным снегом конфетти. Хор гномов в алых кафтанах и зелёных шапках выпевает неясно что: устроившееся напротив гномов трио звездооких сирен заглушает гномов и заглушается ими плюс молодым парнем, почти беззвучно раскрывающим рот под ласки, расточаемые лежащей на его коленях клавиатуре синтезатора. А внизу, в каком-то десятке метров, тёмно-зелёный дракон, изрыгающий призрачное пламя, преследует антрацитовый бескрыльник с бело-голубыми молниями на боках.

От этажа к этажу, выше и выше, неспешно; хмельная без вина юная парочка почти налетела на Рышара с Анжи. Лицо парня искажается, его подружка бледнеет, оба проваливаются вниз и прочь с блестящими расширившимися глазами. Праздник перебивает, гасит сгусток шейда в душе Рышара, снимает часть разделённой тяжести с сердца Анжи… и всё же, замечает она, даже сейчас шейд отгораживает, держит веселье на дистанции, как магическая сфера, созданная злым проклятием; и вторгающиеся внутрь этой сферы платят минорными нотами, без предупреждения вклинивающимися в музыку души.

Ну а я сама?

Я уже едва замечаю этот конфликт. Мой внутренний оркестр – круг за кругом, круг за кругом – качает мелодию на оси симметрии. Наверно, это и есть равновесие…

– Столетие! – почти кричит Рышар, чтобы быть услышанным. – И наш личный маленький юбилей: первые сутки знакомства. Как бы нам отметить это совпадение? Поцелуй за идею!

А он, подумала Анжи среди шума и блеска, что чувствует он? Откуда-то пришёл медленно растаявший образ: тёплая живая ладонь над водой – и камень, холодный твёрдый камень со дна – на ней. Он хочет забыть, что шейд и чужак, – решила Анжи. Хотя бы ненадолго. Хотя бы обманывая самого себя.

Я бы на его месте – хотела.

– Есть идея! – Рышар взмахивает рукой, привлекает Анжи и целует в краешек губ. Ответить она не успевает. – Вверх, вверх, только вверх!

Рывок. От встречного воздуха брызжут слёзы. Мешанина цветных пятен, метания и рискованные виражи – на пути вверх. Сквозь кипящее облако толпы, сквозь ароматный дым и бесплотные техномиражи – вперёд, аж в ушах сжимает, находя путь не столько глазами, сколько с помощью сенсов.

– Вверх! – кричит Рышар. Лицо у него яростно-красное, душа – падшая звезда, летящая домой, и Анжи ловит себя на растянутом:

– Вве-е-е-е-е-ерх, быстре-е-е-е-е-е..!

Уши закладывает уже всерьёз, но это, право же, сущая мелочь. Толпа редеет, городские конструкции редеют тоже, сходя на истончающиеся шпили и решётчатые башни. До земли не меньше полутора километров. Но площадка, куда они летят в обществе других летунов, раскинулась ещё выше. Собственно, это даже не площадка, как видится снизу, это целый комплекс в сотни тысяч квадратных метров: хрустально сверкающее угловатое облако на почти невидимой ножке-опоре. Остатками здравого смысла Анжи пытается разобраться в происходящем, и по коже прокатывается знобящая волна испуга…

Поздно. В числе прочих они уже внутри, и плотное марево коллективных эмоций вымывает из сознания остатки рассудительности. Озноб остаётся – но в руке возникает высокий, как мензурка, бокал; и она пьёт, и пьёт Рышар, и озноб тает в жаркой волне томления. Шейд? Лайт? Неважно! Страсть одинакова у всех – и одна на всех… всех…

Всех.

Рышару хотелось петь. Удалось! Хотя бы ненадолго, взяв в союзники эфир заёмной радости и опьяняющую химию в высоком бокале – но он обманул стократ проклятый шейд! С маковым отваром и факирской флейтой усыпил, подчинил, скрутил ядовитого гада в пещере своей души; теперь в пещеру можно зайти свободно – и вынести на солнце долго ждавшие своего часа сокровища. Радуйся! Радуйтесь все!

Я с вами!

Вот только пальцы Анжи в киселе толпы куда-то ускользнули, вывернулись из жаркой ладони… Где? Не видно… Глаза, лица, улыбки – всё не то, не те, не так… Проблеск рыжего: Анжи? Туман прячет формы… А ну-ка, расступись! Иду искать!

Рышар рванулся куда-то, и в сознание Анжи – слабо, в четверть прежней силы – толкнулась тревога. Но светлая пелена заглушила далёкий стук, человеческий прибой завертел Анжи, закружил, взметнул на гребень… и пало забвение.

Минуты? Часы? Неважно.

Минуло – и ладно.

Когда пришло отрезвление и память вернулась, Анжи выпуталась из вялых уже объятий, спихнула с себя ноги – очень пухлую шоколадную и слишком толстую белую, поднялась и отправилась на поиски общеСетевого терминала. Отправилась даже прежде, чем привела себя в порядок, ополоснулась и оделась. Перед глазами колебалась туманная серая муть, мысли путались уже не от возбуждения, а от усталости, и терминал всё никак не находился. Может, во Дворце их и вовсе нет? Анжи оказалась тут впервые и понятия не имела о здешних порядках. (А если бы и не впервые, плеснуло насмешливо в сознании. Во Дворец ходят не в Сети посидеть!)

"Но искать Рышара в растрёпанном виде и "ню" всё равно не годится". Анжи завернула в душевую, потом – наскоро – в косметическую, вместо безнадёжно утраченных юбки и блузки надела первый подошедший по цвету фалтох, после чего запросила у спецтерминала косметички физический адрес ближайшего общеСетевого.

Догадка оказалась близка к истине: на весь Дворец таких терминалов оказалось только три, да и те – рабочие. Чтобы не беспокоить персонал Дворца и не нарываться на шуточки, Анжи спустилась к одной из самолётных сеток, под зонтиком которой лепилась к опорной ферме гроздь голубых кабин. Влетела, присела. На дисплее возникло приятное, неопределённого пола лицо синтета. Но для общения с рабочими файлами инфоузла Анжи не были нужны услуги высокого интерфейса. Лёгкими касаниями сенса Анжи "пригладила" клавиатуру терминала, и лицо синтета сгинуло, как и положено призракам. Его сменили строки миди-режима, замкнутые в рамках графических окон.