О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

— Опять начинаешь…

— Нет, постой. Дело в том, что не далее, как нынче утром, на рассвете, я позволил себе самоуправство в твоих владениях: изловил и приказал казнить с десяток молодцов твоего удела. Негодяи пытались поживиться нашими лошадьми…

Князь Та-Микол шевельнул правым усом и рассмеялся, помедлив самую малость.

— Туда им и дорога. Ты ничего не нарушил, ничем меня не обидел, ибо по ним давно Матушка-Земля плакала, не далее, чем через двое суток я сам изловил бы тех поганцев. Так что ты, как и всегда, помог мне, попутно избавив от мелких хлопот.

— Но, Дигги, не сомневайся, я их просто вздернул, на колья не сажал, то есть, местных удельных обычаев ничем не порушил! Так что они теперь обсыхают на солнышке, для других разбойников отгоняющий запах дают. Можешь принять по счету.

— А я и не сомневался. Равно как и в том, Когги, что все местные обычаи… и прочее, до самых мелких тонкостей — тебе хорошо знакомо… по рассказам и донесениям. Но это не упрек, а простое знание жизни. И все же, разреши представить тебе немедленно кое-кого… прежде чем я лично расположу вас на постой. Когги, мне просто не терпится!

— Изволь!

— Мой старший сын и наследник дома моего, князь Дамори!

— Похмельные боги! Да он вылитый отец! Встреться он мне первым, так я подумал бы, что ты, Дигги, обрел вечную молодость! Ух, хорош!

Князь Та-Микол польщено улыбнулся.

— Неплох, врать не буду. Умен, разворотлив. Характер пока мягковат. Думаю послать его, наконец, в действующие войска, на закалку боем, как у нас в гвардии говорят… Ибо отныне есть у меня, в поддержку роду князей Та-Микол, еще один сын, радость наша великая и… — Князь хотел сказать: «и нежданная», да вовремя запнулся, поняв, что язык его, больше привыкший к приказам и разносам, готов ляпнуть что-то не то. — Младший сын — Докари!

— А этого-то молодца я как раз знаю! Ловкий малый: едва появился при дворе, как уже снискал благосклонность государя! Но и то сказать — на танцевальном паркете да по передним дворцовым не крутится, весь в делах и разъездах! Вместе со своим неразлучным чудищем клыкастым. Он еще при нем?.. — Лин осмелился кивнуть, но счастливый отец даже не одернул его за эту вольность. — Воина видать по всем признакам. Что же он тебе, кстати говоря, не рассказал о моем походе в ваши края?

Князь Та-Микол царапнул взглядом старого друга, и Когори Тумару внутренне подобрался: да, никогда нельзя забывать — с кем имеешь дело… Хоть лопни, а теперь никогда и нипочем ему не понять, не дознаться: то ли младший Та-Микол способен хранить тайну даже перед родным отцом, то ли старый цераптор играет свою роль так, что никаким опытом, никакой магией…

— Я смотрю, вы в дороге не скучали, судя по отметинам — повоевать успели?

— А? Не-е-ет… Давеча был запасец по времени — имперские леса почистили малость от разбойников, да помогли некоему посольскому каравану добраться до безопасных мест. А так — нет. Это сотский моих черных рубашек, на которого ты показал, Цаги Крикун, с лошади случайно свалился, понимаешь, да и попал лицом под копыто…

— Ее светлость, княгиня Ореми!

Главный дворецкий замка стоял тут же, за спиною князя, поэтому о княгине Та-Микол доложил ее личный мажордом.

Княгиня, по-юному стройная и стремительная, вошла через северные двери, за нею только паж и старшая фрейлина ее маленького двора. Прекрасное лицо княгини, по обычаю высшего света прежних лет, было безмятежно, казалось, никакое чувство неспособно разрушить неподвижную красоту этих черт, однако ощущение это было глубоко ошибочном: княгиня умела чувствовать, и знала, что такое бури страстей. Внешне — да, неприлично показывать посторонним чувства свои… Но — внезапное нашествие, посланцы самого императора, грозный муж, чей разъяренный рык она услышала еще в своих покоях… Если она не способна воспрепятствовать бедам и ураганам, переполняющим этот грубый и жестокий мир мужчин, то, по крайней мере, она будет присутствовать… Этикет не запрещает этого, а сердце приказывает быть — ведь здесь ее сыновья…

— О, моя княгинюшка. Вот уж вовремя! Позволь представить тебе… Впрочем, вы и так… Ты только посмотри, дорогая: узнаешь, кто оказал нам честь?

— Рыцарь Когори Тумару, соратник и слуга Его Величества императора, честнейший дворянин на свете, воин из воинов, старинный друг моего мужа! Сударь, большей радости я не могла ожидать от нынешнего дня! — с этими словами княгиня осела в глубоком поклоне, ее лицо тронула легчайшая улыбка, и улыбка эта была искренней, счастливой: не будет бед и лязга оружия, все мирно и хорошо.

Когори Тумару попытался сдвинуть потеснее свои толстые, широко расставленные ноги, и со всего маху грянулся на одно колено; полетели каменные брызги, ибо он был хотя и без кольчуги, но в обязательных, по походу, стальных наколенниках. «О, мой пол, моя мозаика» — охнула про себя княгиня, однако взгляд ее продолжал излучать несказанную теплоту и ничем не замутненную радость.

— Ваша светлость, сударыня! — звонким молодым басом взревел коленопреклоненный герцог. — Сбылась одна из сладчайших мечт моих: вновь воочию увидеть ту, которая красотою своей способна затмить блеск звезд, свет луны, солнечное сияние, и даже очарование бессмертных богинь! И лишь одна из женщин земных способна вызывать у меня восхищение не меньшее: это моя супруга. Все остальные же…

— Оставьте, рыцарь, оставьте. Не скрою, приятно вкушать нектар мужских восхищений, но у меня вполне достаточно зеркал в доме, чтобы знать и понимать истину.

— Да сожри меня Умана, коли я вру… Ой… Сударыня, виноват, я позволил себе в вашем присутствии…

— Все хорошо, рыцарь Когори, не вините себя за подобные пустяки, я отлично понимаю язык походов и казарм, ибо мой драгоценный супруг еще от юности моей научил меня выдерживать без обмороков куда более крепкие выражения и богохульства.

— Ну, уж ты скажешь!.. — Князь фыркнул, возражая, но Когори Тумару, все еще стоящий на одном колене, громогласно откашлялся и продолжил.

— И еще! Государь, посылая меня с поручением, провидел, что миг нашей счастливой встречи здесь, в замке великолепных князей Та-Микол, может состояться, и попросил меня использовать сей случай, дабы передать уважительное благоволение своему соратнику и вернейшему из слуг его светлости князю Та-Микол!.. А также передать ее светлости княгине, что он по-прежнему горячо и безнадежно в нее влюблен!

Все присутствующие, за исключением князя и княгини, зааплодировали, князь же только фыркнул во второй раз и молча щелкнул себя ногтем по кончикам усов: подобная галантность — обычай двора, и самый строгий на свете ревнитель добродетели не усмотрит в этом послании ничего порочащего императорскую, либо супружескую честь.