Мария Шабанова - Одной дорогой

Доувлон ухмыльнулся.

— Фермер — не великий дух, хоть и знатный бандит и головорез. Но и это можно пережить — отправляйся в Оркен, там тебе не придется скрываться, там он тебя не найдет. Да и чудовища в пустыне не тайна и не редкость, узнаешь о них что-нибудь новенькое, — сказал Котопупский в своей обычной манере.

— Н-но к-как? П-пустынники н-не с-слишком-то р-рады г-гостям, — Анвил слабо улыбнулся, осознав, что хоть этот человек не желает его смерти.

— Сейчас в городе гостят мои друзья-торговцы из Оркена. Я скажу им, что ты добрый, ласковый и пушистый, в еде неприхотлив, и они с радостью возьмут тебя с собой, — рыцарь-менестрель продолжал дурачиться легко и непринужденно.

— П-правда? — переспросил Анвил, больше всего желающий уехать отсюда как можно дальше и до сих пор не верящий, что он спасен.

— Завтра на рассвете я отведу тебя к ним, — снова серьезным тоном сказал Котопупский. — А пока поспи, тебе понадобятся силы. Ничего не бойся, я буду рядом.

Благодарно взглянув на своего спасителя, Анвил улегся на пол, свернувшись калачиком. Вскоре свеча погасла, но заснуть в эту ночь ему было не суждено — как только он закрывал глаза, к нему возвращались ужасные воспоминания. Крики кошек за окном превращались в предсмертный крик Вилета, а что-то металлическое, к чему прикасались пальцы сыщика, казалось прутьями решетки. Ни о каком сне не могло быть и речи.

—

Прозрачное марево поднималось над огромной медной чашей с тлеющими углями, установленной в самом центре храма Дембранда, возле которой, обливаясь п отом, стояла Асель. Она бросала в общую чашу ритуальные угольки, на каждый из них припоминая убиенных ею людей.

— Многовато, — сказала она, высыпав разом горстку углей за тех, чьи имена она не знала или не смогла вспомнить.

Направляясь сюда, Асель надеялась найти утешение и умиротворение, но груз недавних событий не давал успокоиться и примириться со своей судьбой. Все шло не так, как ей хотелось бы: флейта Алсидрианда была уже за много сотен паллангов от нее, лишая надежды на возвращение к привычному образу жизни; Оди пропал сразу после того, как сбежал, подстрелив Лайхала; рана Сигвальда заживала медленно и болезненно.

Степнячка бродила по храму, пытаясь прочувствовать величие места, найти ответы на вопросы, мучившие ее, но не чувствовала ничего, кроме жары и духоты. В большом, почти безлюдном помещении изредка раздавались шаги кого-нибудь из Братьев Скорби. В простых серых балахонах с капюшонами, закрывающими лица, они проходили мимо, словно безликие и безмолвные тени. Казалось, что такой мрачный образ служителей Духа Углей подходит скорее для того, чтобы напугать людей, а не чтобы исцелить их от гнета скорбей и бед.

— Это не помогает, — разочарованно сказала Асель, направляясь к выходу.

Решительно толкнув тяжелую дверь, она на пороге чуть было не сбила с ног одного из Братьев Скорби, который нес большую железную миску с угольками. От неожиданности монах выпустил ее из рук, и посудина с оглушительным громыханием покатилась по полу, рассыпав угли по всему храму.

— Вот черт, — сквозь зубы процедила степнячка, глядя на Брата Скорби, который безмолвно опустился на колени, пытаясь сгрести угольки.

— Прошу прощения, — еле слышно сказала степнячка, подавая монаху оброненную миску.

Монах безмолвствовал и дальше, чем вводил Асель в замешательство. Пожав плечами, она опустилась рядом с ним и тоже принялась собирать угли и складывать их обратно в посудину. Вдруг ее взгляд остановился на левой руке Брата Скорби, которой он неловко пытался набрать горсть углей, но они постоянно просыпались сквозь слабо сжимающиеся пальцы.

— Оди! — Асель схватила его за негнущееся запястье.

Оторопевший монах выпустил из руки остатки углей и, боязливо оглянувшись вокруг в поисках других Братьев Скорби, произнес тихим охрипшим голосом:

— Асель! Ты?.. Ты!.. Вытащи меня отсюда!

— Какого черта, Оди? Что за маскарад?

— Умоляю тебя, забери меня отсюда! — хрипел он, до боли вцепившись в руку Асель. — Сам я не могу… Мои чертежи! Они в таверне! Улица Киртара Третьего! Их надо забрать!

— Хорошо, хорошо, успокойся! — шептала Асель, пытаясь разобраться в несвязной речи инженера. — Расскажи мне все по порядку.

— Не могу! Нельзя… Найди чертежи! Если будет надо — уничтожь! Они не должны!.. Забери меня отсюда, Асель… — казалось, будто Оди хочет сказать все и сразу, но времени катастрофически не хватало.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещала степнячка. — Скажи только…

— Тсс! Всё.

Оди отдернул свою руку от Асель, будто его ужалила пчела, и принялся еще более старательно собирать маленькие угольки. Уже через миг она поняла причину странного поведения Оди — к ним подошел один из Старших Братьев.

— Что с тобой, дитя мое? — мягко спросил он, помогая Асель подняться с пола.

— Простите, я была неосторожна, и из-за меня ваш Брат рассыпал угли, — как могла вежливо сказала она.

— Не беспокойся об этом — он все уберет.

— Мне кажется, я ударила его дверью, — продолжала Асель. — Но когда я спросила, не ушибся ли он, он не ответил.

— Ничего удивительного, — улыбнулся старший монах. — Он дал обет молчания. На три года.

— Это… сурово, — произнесла степнячка, тщательно подбирая слова, которые не были бы неуместными в данной ситуации. — За что же его так?

— Он совершил поступок, которого ни один дух простить не сможет, — монах выражался туманно, и Асель это не нравилось. — И теперь он хочет очиститься, служа Дембранду и выполняя свои обеты. Так, брат мой? — властным тоном спросил он Оди. Инженер интенсивно закивал головой и низко поклонился, не вставая с колен.

«Что он им наплел? — думала степнячка. — Неужели он в самом деле рассказал, что подстрелил подростка из самодельного неизвестного никому оружия, из-за которого его до сих пор ищут? Если так — он последний идиот».

— Кажется, я повредила руку Брату, — Асель указала на ползающего по полу Оди, снова пытающегося взять угли левой рукой. Она пыталась вовлечь монаха в разговор и выведать как можно больше подробностей. — Может, я могу чем-нибудь помочь? У меня есть знакомый лекарь, он недалеко живет и мигом все исправит!

— У тебя доброе сердце, дитя мое, но твои переживания излишни — его рука в таком состоянии уже долгие годы.

— Все равно пускай лекарь осмотрит его руку — вдруг ее можно вылечить?

— Один из наших братьев (тоже в прошлом медик) уже осматривал его и сказал, что ничего сделать нельзя, — спокойно отвечал Брат Скорби, раздражая Асель своей невозмутимостью.

— Но мой лекарь — он большой мастер по костям, он мог бы…

— Дитя мое, твое стремление помочь похвально, но я все равно вынужден отказать — младшим Братьям запрещено покидать храм для чего угодно, кроме похорон, на которых они должны присутствовать по долгу своей службы, — в его голосе появились жесткие нотки раздражения, но монах тут же осекся и продолжил своим обычным мягким тоном, переводя разговор на другую тему. — Так что привело тебя сюда, дитя мое?